– Ихний дозор дошел по бору до самого лагеря и там с нашим секретом стыкнулся. Перестрелка была. У нас двое раненых, у них не знаем. Если и были – унесли с собой. Потом стало видно, как они по опушке обходят: одна рота прямо возле лагеря засеку делает, рядом с ней конница стала. Лейтавские уланы, у них морды… то есть, мундиры синие…

– Сколько?

– Сотня, не меньше. Им бы в щеку врезать прямо – так не сдюжим. Пан Михал считает, они холм будут брать. Потому наша конница деревню прикроет, а обоз с ранеными уже выправляется на броды. А как на горку пойдут – тут мы их и…

– Ясно.

Вестовой почесал затылок:

– Панна Франя, а вас велено до обоза отвести.

– Нет!

Леон тоже почесал затылок. Должно быть, предчувствовал, что ожидает от Михала. Гайли наблюдала за ним из-под век: а ведь не прикажет. Все они тут перед Цванцигеровной на цыпочках ходят. Уговаривать начнет?

Неожиданный залп прошел верхом. С противным воем срезала ольховник свинцовая коса.

– И тут они!

– Везде! – почти радостно согласился Кохановский. – За болотом – левый край. Те, что в бору закопались – правый. А эти вот, – Янек ткнул пальцем на три плутонга в поле, – эти главные.

Снова качнулась лещина. Пуля срезала ветку и ушла за спину. Тихо вздохнула Франя.

– В лоб пойдут. Да сколько же их, мамочка!

Леон пожал плечами, деловито скусил набой:

– Сотни четыре. Думаю.

Между тем немцы выжидали. Томительно и душно прошла еще четверть часа. Янек не раз хлопнул себя по уху:

– Ух, шли бы уж, что ли, а то комары меня раньше сгрызут.

Франя поглядела на него огромными серыми глазами и постучала согнутым пальцем по лбу. Янек хмыкнул.

– А ведь они нас боятся… – посопел Леон. – Сейчас их Ширман ждет, как мы построимся, разведку на все стороны шлет…

– Так это ж главное. Разведка. После жратвы.