– Верно, – вежливо отвечаю я. – Но супруг мой в настоящее время в Зальцбурге.

– Вот именно! Видите… – Он умолкает, делает небольшой глоток кофе, потом удивленно поднимает брови: – Моя сиятельная императрица Мария-Тереза хочет знать, есть ли у нее друзья при французском дворе, даже близкие друзья?

– Да? – с сомнением протягиваю я. Не знаю, зачем австрийской императрице здесь друзья; в конечном счете австрийцы же наши враги.

– Нам всем известно, что Его Католическое Величество очень полагается на советы своих друзей-дам – опять-таки, близких друзей, если хотите, – а для императрицы счастье – быть другом своего друга. Мой долг здесь, в Версале, – понять, кто есть друг в прошлом и кто друг в будущем, и удостовериться, что друзья в будущем будут относиться к нам с такой же теплотой, как и друзья в прошлом.

Все эти разговоры о друзьях немного сбивают с толку, я так ему и говорю.

Посол пускается в объяснения, потом закрывает рот и смотрит в свою чашку с кофе, вздыхает, как будто только что в голову ему пришло что-то очень грустное. Он снова помешивает кофе, хотя я точно уверена, что сахар уже давно растворился. Я как раз собираюсь ему об этом сказать, когда он ставит свою чашку на стол.

– Как тут красиво подают кофе! Ручки чашек в новом английском стиле – очень удобно, – говорит он, потом поднимает сахарницу с подноса. – А взгляните на эти волшебные маленькие ножки, гнутые, золотые – как изысканно.

– Да-да! Это подарок вдовы маршала де Мирпуа, из Севра. Севр – это там, где растет фарфор, – объясняю я. Неожиданно мне стали дарить столько подарков, что не счесть! И даже флиртовать не приходится!

– Маршала де Мирпуа? Вот как!

Штаремберг пытается скрыть свое изумление, но у него не слишком хорошо получается. Интересно, что его удивляет? Все хотят со мной дружить, теперь, когда меня любит король, и это совершенно естественное желание.

– А чистый зеленый цвет – просто великолепен! – продолжает он, рассматривая сахарницу. Чем она так его заинтересовала? Наверное, у них там, в Австрии, нет сахарниц? – А изящные мазки – ни с чем не сравнимы. Тончайшие, как струны лиры.

– М-да. По-моему, очень красивая.

– А только взгляните на сияние и блеск, такой яркий, почти как зеленое стекло. А видите этот изгиб… – Мы какое-то время обсуждаем сахарницу, потом Штаремберг встает, извиняется, говорит, что у него легкое несварение от такого идеального кофе.

– О, разумеется. Но, месье, вы ведь хотели спросить меня о чем-то важном?

– Верно, мадам, но я должен поблагодарить вас: вы ответили на все мои вопросы, даже на те, которых я не задавал, – вкрадчиво говорит он и сгибается в очень низком поклоне.

Он откланивается, а я розовею от гордости за свою первую победу на дипломатическом фронте. Я должна найти Аржансона, чтобы опять дать ему понять, как он ошибался на мой счет!