– Вот как! Какое счастье, должно быть, иметь близкого друга, хотя я плохо себе представляю, что означает это выражение. Ошибка перевода, вне всякого сомнения, поскольку у меня недостаточный запас французских слов. Но я настаиваю, мадам; я хочу остаться наедине.

Диана нехотя встает.

– Завтра я прислуживаю дофине, но в четверг вы должны пойти со мной к Александрине; она дает обед в честь своей новой невестки, хотя девочка уже вернулась назад в монастырь. По-моему, это всего лишь предлог устроить прием.

Штаремберг усаживается, взмахнув фалдами длинного сюртука, и смотрит на меня своими маленькими лисьими глазками. На нем сюртук из плотной шерсти, расшитый серебристой тесьмой, а его волосы собраны высоко в форме яйца и присыпаны коричневой пудрой – странная прическа.

– Вы пьете кофе? – с сомнением спрашиваю я.

Моя матушка, которая терпеть не может австрийцев из-за того, что брат ее погиб при Деттингене, как-то сказала, что австрийцы пьют какое-то пойло, поэтому я даже не уверена, любят ли они кофе.

– Благодарю вас, благодарю, маленькую чашечку, – отвечает он, потом угощается большим куском сахара, изящно отставив в сторону крошечный мизинчик с золотым перстнем, украшенным изображением ястреба. – Что ж, Великолепная Астинь[23], – произносит он, помешивая ложечкой кофе, как будто играя на миниатюрном музыкальном инструменте. – Как приятно остаться с вами наедине.

– Астинь? – переспрашиваю я в замешательстве. Разумеется, он знает, что я не говорю по-австрийски.

– Богиня. Считалось, что она самая красивая женщина Персии. Та самая, мадам, с которой вас сравнивают. И могу подтвердить, что эти комплименты не преувеличение.

– Ясно, – вежливо произношу я, хотя ничего мне не ясно. Не понимаю, почему все сравнивают меня с этой персиянкой. И тут меня осеняет страшная догадка: неужели он знает о мадам Султане? Я заливаюсь румянцем.

Штаремберг продолжает улыбаться, но его маленькие глазки остаются серьезными.

– Мадам, если позволите, я перейду сразу к делу. Мне нужно обсудить дело чрезвычайной важности. Вы же знаете подробности нашей войны, верно, мадам?

– Разумеется. Мы воюем, – серьезно заявляю я. – Против наших врагов.

– Наших врагов?

– Да, Австрии и Пруссии.

– М-да… но сейчас Франция и Австрия союзники, объединились против общих врагов, Пруссии и Англии.

– Но Австрия наш враг.

– Не сейчас, мадам, не сейчас. Разумеется, вы слышали о Версальском договоре? Когда наши два государства поклялись действовать заодно?

– Разумеется, месье. Мы же воюем.

– Да, но не с австрийцами.