– Вовсе нет, – возражаю я. – Я общалась с важными господами. И у меня хороший слух.
До того как оказаться здесь, Тереза была никем, обычной публичной девкой с улицы Ляпп, а ее тетушка за небольшое вознаграждение согласилась с ней расстаться. Роза, посудомойка, рассказала мне, что Тереза часто расспрашивает мадам Бертран, когда та напивается и становится вялой и болтливой. Но о графе она и тогда молчит. Я вынуждена согласиться с Терезой, что в этой истории много загадочного.
– Возможно, его французский действительно идеален. У моей тетки был клиент из России – это недалеко от Польши, – у него были очень жидкие волосы, и его акцент понять было трудно. Готово! Потрогай.
Я провожу рукой по тяжелым косам, уложенным у меня на голове, влажным от масла.
– Ты уверена, что весь этот жир необходим?
– Конечно же, – мягко отвечает Тереза. – У моей тетки именитые клиенты, и она постоянно рекомендует это масло. Я уверена, что он не поляк. Мне кажется, он француз, уж больно ненасытен. – Она закупоривает фляжку с маслом, вытирает руки о простыни. – Не крути головой, чтобы масло не капало. Нужно время, чтобы оно впиталось. Только французы уже через час готовы к новым подвигам. Я слышала, что англичанам нужен целый день отдыха, и всем известно, что поляки занимаются этим раз в неделю. И тем не менее граф берет скорее количеством, чем качеством соития.
– Точно! – соглашаюсь я, но слова ее меня смущают, потому что я сомневаюсь, что можно судить о качестве секса, – это же не пара туфель или сюртук, которые можно легко оценить.
Граф приходит тихо, пешком, или его приносят в портшезе, никогда не слышно цокота каблуков, который предвещал бы его появление. Обычно он прибывает в компании Лебеля или другого мужчины, которого я не знаю, и этот второй остается в гостиной внизу, пока граф поднимается в спальни.
Тереза забеременела, и ее спешно отослали в деревню – в дом кузины, уверяет мадам Бертран. Конечно, я рада, что она уехала, но гадаю, что ждет ее дитя, – позволит ли граф ей родить? И вернется ли она сюда после рождения ребенка?
На прошлой неделе ее место заняла другая девушка, но я уже чувствую, что граф устал от нее: Клер слишком дерзкая и язвительная, а графу это не по душе. У нее великолепные волосы, в которые бы Тереза точно влюбилась, и ангельское личико, совсем как у нимф на панелях на стене. Хотя она, похоже, моя ровесница, жизнь на улице сделала ее лицо и взгляд слишком суровыми. Мама всегда говорила, что мы должны стараться, чтобы лишения не оставляли на нас следа, и что никогда нельзя позволять себе срываться. Она постоянно приговаривала: мужчина создан крепким, а женщина – мягкой, когда кто-то из моих сестер фыркал или кривил губы, рассказывая какую-то неприличную историю.
– Вот это, – говорю я графу, – очень красивая, просто необыкновенная туфля. – Я поднимаю вверх маленькую красную домашнюю туфельку на каблучке, сделанную из мягкой лайковой кожи и украшенную тремя слоями рюшей из желтого атласа.
– Красивая, – медленно соглашается он, делает глоток вина, не сводя с меня глаз. Он проводит здесь весь день – мы совокуплялись только дважды, но я скажу Клер, что это было целых три раза, – и сейчас отдыхает в уютной постели; я чувствую, что у него во дворце много работы, но он не хочет туда возвращаться. Потом в дверь постучится слуга и прошепчет месье графу, что дела больше не могут ждать, тогда граф вздохнет, встанет осторожно, словно старик, поцелует меня и скажет, что я единственная, рядом с кем он чувствует себя живым и молодым. Но сегодня у него нет срочных дел, поэтому он лениво нежится в кровати.
– Держу пари, что эта пара туфель стоит больше четырех сотен ливров.
– Наверное, ты права, дорогая моя.
– Или даже сотен шесть. Видите, вот здесь… – я переворачиваю туфельку и показываю ему красную шелковую подкладку, – это самая лучшая ручная работа. Видите, какие аккуратные здесь стежки? И подкладка из чистого шелка – признак настоящего качества.
– Никогда бы не подумал, что пошив туфель требует такого мастерства.
– О да, – серьезно киваю я. – Пошив туфель требует большого мастерства, а еще больше умения требуется, чтобы пошить пару. – Когда мы проживали в Руане и мой отец еще не сидел в тюрьме и не бегал от закона, он работал сапожником, и я смутно помню со времен раннего детства запах полированной кожи в мастерской, кучи мягкой кожи и корзину с деревянными каблуками.
– Как думаешь, сколько нужно времени, чтобы пошить одни туфли? – проявляет неожиданный интерес граф.
– М-м-м… – раздумываю я, вертя туфлю в руках. Отец мой таких туфель никогда не шил; у него не было клиентов среди богачей и вельмож. Я тычу пальцем в небо. – Месяца четыре.
Граф даже присвистнул, как я его научила.