– Я думала, придется тебя пинками загонять на репетицию.

– Я бы Мак почку отдал, ты же знаешь. А еще мне не терпится узнать, над чем она работала. А Тифу мы роль дадим?

– По-моему, ей нужен кто-то потише.

– А жаль. Он бы загорелся.

– В этом-то и беда.

– Ой, ну дайте ему хоть попробовать! У человека есть рвение. Что в этом плохого? Речь ведь о проводах Мак. Он обязательно захочет участвовать.

– Ну ладно.

– Вот и хорошо. Допивай – и пойдем.

Прихватив директорский зонтик, мы вышли во двор. Роста мы были примерно одного, и лаймово-зеленая материя равномерно укрывала нас от дождя, но лужи оказались по щиколотку, и у нас промокли не только ботинки, но и низ штанов.

Мастерская Петтифера стояла ярдах в пятидесяти-шестидесяти от моей, за южным фасадом особняка, где находились домики покрупнее для архитекторов и граверов. Кроме Петтифера и Крозье, в них сейчас никто не жил, и к домику Тифа надо было спускаться по скользкому склону. Дважды выпирающие корни лип хватали нас за ноги. Кусты, сквозь которые мы продирались, исцарапали нам ладони. До бетонной дорожки, что вела к мастерской, мы добрались в прескверном расположении духа.

Куикмен замолотил в дверь, и она отворилась под его напором.

– Эй, ты, мешок с картошкой, мы заходим! – крикнул Кью. – Мы промокли до нитки!

Он тут же прошел внутрь, схлопнул зонт и швырнул его на пол. Затем по-хозяйски заглянул в шкаф и достал для меня полотенце. Я стащила ботинки, выжала носки и подвернула брюки. Куикмен последовал моему примеру, затем подложил угля в печку, которую, судя по всему, затопили незадолго до нашего прихода. Комната выглядела по-домашнему: в каждом углу зажженные лампы, стены увешаны эскизами и чертежами, повсюду столько нестираного тряпья, что я почувствовала себя как в коконе.

Петтифер был храпящим холмиком под одеялом. Он спал на животе, раскинув руки и ноги, как ассистент метателя ножей, а ноги его свисали с края кровати. В мерном дыхании было что-то умиротворяющее и вместе с тем отталкивающее. Куикмен подошел к кровати и шлепнул его по торчащим пяткам:

– Просыпайся, соня! У нас для тебя новости.

Я пристроила свои ботинки с носками у печки. Петтифер застонал.

– Важные хотя бы? Не видите, я работаю?

Чертежный стол стоял у окна, но на нем ничего не было. Вероятно, Тиф придвинул его туда, чтобы вдохновляться лесным пейзажем. Он всегда говорил, что архитектор должен пропускать природу через себя и переосмысливать ее. “Постройку определяет то, – сказал Петтифер однажды, – как тихо она уходит в прошлое. Нет ничего тише дерева, горы или, скажем, куста тутовника”. На соседней стене висели карандашные эскизы дверных проемов. Проемы были всевозможных форм и размеров, то лаконичные, то с орнаментом; один – беглые, умелые штрихи на слоновой бумаге[21] – напоминал опускную решетку на крепостных воротах, на другом были изображены две приземистые колонны, обведенные тушью, – резные, как сосновые шишки. Я редко заглядывала к Петтиферу: он так много успевал, что я уже с порога начинала сомневаться в себе. И только теперь до меня дошло, что большинство рисунков висят здесь уже очень давно. Единственной работой, в которой он хоть сколько-нибудь продвинулся, была деревянная модель корабля, начатая прошлой зимой. Теперь это было полноценное судно с мачтами из бальзы, парусами из ткани и даже крохотным “вороньим гнездом”. Корабль стоял в сухом доке на комоде с чертежами, и, разглядывая шаткую подставку, я пришла к выводу, что чертежи больше не достают.

– Если б не мы, ты вообще бы отсюда не вылезал, – сказал Куикмен.

– Уходите, – промычал Петтифер в подушку, не разлепляя век.