Если честно, то мне иногда казалось, что твоя доброта и наивность граничат с глупостью. Туповат? Но ты плевал на все, вернее, просто ничего не замечал. За этот год ты доказал, что просто любишь, честно, бесхитростно, по-настоящему. Я даже сейчас плачу, я не знаю, что было бы дальше, не будь я такой развалиной, но я знаю, что судьба приготовила мне в конце жизни тот самый подарок, который обещала в начале.

Когда мы ехали к твоим родителям, я тряслась сильнее, чем перед выходом на огромную сцену. Ты сказал, что женишься независимо от согласия или отказа родителей, но я понимала, насколько для тебя важно их одобрение.

Как могли Ламбукасы одобрить брак своего обожаемого сына, такого рослого, красивого, доброго, честного, с женщиной на двадцать лет его старше, едва державшейся на ногах, со скрюченными руками, бесконечными болячками, к тому же известной своими любовными похождениями и сомнительным прошлым? Никто не смог бы, но они одобрили! Знаешь, сначала я не поверила, подумала, что ты поставил их перед фактом, что женишься в любом случае. Но потом мы долго сидели с мадам Ламбукас и болтали, я выспрашивала о твоем детстве, о твоих привычках, просила рассказать смешные истории, честно рассказывала о себе.

Знаешь, я поняла главное – в вашей семье категорически запрещена ложь, потому ты не мог поставить родителей перед фактом, ты просто честно сказал, что любишь.

Мы с твоей мамой ровесницы. Господи, что должна чувствовать женщина, отдавая сына в руки своей ровесницы, к тому же больной без надежды на выздоровление?!

– Не бойтесь, Теофанис обещал заботиться о вас; если обещал, он выполнит. Он хороший сын и будет хорошим мужем. Вы можете на него положиться.

Если у меня когда-то и были спазмы в горле, то они не шли ни в какое сравнение с тем, что я испытала в разговоре с твоей мамой. Она не только не укоряла меня, не давала понять, что я слишком стара для ее сына, что можно бы и передумать, она обнадеживала меня, что ее сын обо мне будет заботиться!

У меня никогда не было нормальной семьи, и тут… Конечно, твоя мама не могла относиться ко мне, как к дочери, но она уважала твой выбор.

– У меня не может быть детей, я не дам вам внуков.

О каких внуках могла идти речь?!

– Внуков дадут дочери. Дайте счастье моему сыну.

Знаешь, что я умудрилась сказать твоей маме?

– Это ненадолго, мадам Ламбукас.

Мудрая женщина посмотрела мне в глаза долгим взглядом и почти укорила:

– Все в руках Божьих. Только обвенчайтесь, так будет лучше.

Мы обвенчались. Ты – мой законный супруг не только перед людьми, но прежде всего перед Богом.

Знаешь, что я вспоминаю? Дождь из риса, которым осыпали нас при выходе из православной церкви. Я подумала, что это соль, но оказалось и правда рис. Так положено у православных – на счастье. Помогло, я счастлива с тобой, мой мальчик.

А еще вспоминаю, как долго и коряво выводила свою подпись на документе в мэрии. Знаешь, какая была мысль? Что ты поймешь, во что ввязываешься, и сбежишь! Но ты, смущенно улыбаясь, стоял рядом, большой, сильный и очень добрый, надежная стена остатка моих дней.

И все же я должна была дать тебе что-то. А могла дать только одно: научить петь и вывести на сцену!