— Музей же ограбил Бруно Каррера! — воскликнула я. — Которого нанял Умберто!

— О нет, Джульетта, — засюсюкала Дженис, очень непохоже изображая Алессандро. — Я не воровал палио Ромео. Кому нужна эта старая тряпка? Ой-ой, осторожнее с этим острым ножиком, не пораньтесь. Как вы его назвали?.. Кинжал?

— Все было не так, — буркнула я.

— Милая, да он же тебе лгал! — Дженис наконец выключила зажигалку и снова пошла вперед. — Чем быстрее ты вобьешь это в свою маленькую Джульеттину головку, тем лучше. Чувств у него к тебе все равно ноль. Все это просто хитроумный план, чтобы добраться… Ай-й! — Судя по звуку, она ударилась обо что-то головой, и мы снова остановились. — Что это за зараза? — Дженис несколько раз щелкнула зажигалкой, которая зажглась лишь на третий или четвертый раз, и увидела мои слезы.

Опешив от непривычного зрелища, через мгновение сестрица обняла меня с неуклюжей нежностью:

— Извини, Джулс. Пойми, я стараюсь облегчить тебе будущие сердечные страдания.

— Я же, по-твоему, бессердечная?

— Похоже, в последнее время ты неожиданно вырастила себе сердечко, — одобрительно ущипнула меня Дженис. — Очень жаль, без него над тобой было смешнее прикалываться. — Потрепав меня за подбородок липкой рукой, которая до сих пор пахла мокко и ванилью, сестрица продолжала более великодушно: — В любом случае это моя вина. Я должна была предвидеть, что этим кончится. У него же «альфа-ромео», в конце концов!

Не остановись мы на том месте при слабом огоньке опустевшей зажигалки, могли и вовсе не заметить отверстия в стене слева от нас. Дыра была всего лишь полтора фута шириной, но, насколько я разглядела, встав на колени и сунув голову внутрь, там начинался наклонный туннель по меньшей мере тридцати — сорока футов длиной, вроде воздуховода в пирамиде, который наверху заканчивался крошечным полукруглым пятнышком голубого неба. Мне даже показалось, что я слышу шум транспорта.

— Слава тебе, Мария! — возликовала Дженис. — Мы снова в игре! Иди первая. Красота уступает очередь возрасту.

Травмы и страх от передвижений по темному туннелю не шли ни в какое сравнение с клаустрофобией, охватившей меня, когда я ползла по узкой шахте и терла о камни и без того ссаженные колени и локти. Всякий раз, когда я, сжав зубы, подтягивалась вверх на полфута на мысках и кончиках пальцев, тут же съезжала вниз на несколько дюймов.

— Шевелись! — зудела сзади Дженис. — Два часа лезть будем, что ли?

— Что ж ты первая не полезла? — огрызнулась я. — Ты же у нас скалолаз хоть на балкон, хоть к черту в задницу!

— Пробуй так, — сказала она, поддерживая рукой мою босоножку на каблуке под подошву. — Упирайся и отталкивайся.

Медленно и мучительно мы добрались до верха шахты, и хотя к концу она значительно расширилась, все равно воздуховод показался мне отвратительным местом.

— фу-у-у! — сказала Дженис, оглядывая мусор, который люди накидали через решетку. — Гадость какая… Это что, чизбургер?

— Ну, я даже не знаю… Если там есть сыр…

— Ой, смотри! — Она что-то подобрала. — Сотовый! Подожди… Нет, облом. Он разряжен.

— Если ты закончила копаться в мусоре, может, полезем дальше?

Буквально на брюхе мы проползли по помойке, слишком омерзительной для описания, и наконец добрались до вычурной крышки вертикального люка, отделявшей нас от поверхности земли.