Я намереваюсь сменить тему, как вдруг Кэл резко замирает у приемной стойки и его спокойствие исчезает, как будто его и не было. На смену ему приходит раздражение.

– А орхидея куда подевалась?

Я моргаю.

– Что?

– Орхидея, черт побери. Цветок, который стоял на приемной стойке, Люси.

Я колеблюсь. Смотрю на стойку, потом на Кэла. На его лице читается даже не раздражение, а ярость. Под обтягивающей майкой перекатываются мускулы. Он смотрит на меня зло и обвиняюще.

– Ну я… Я ее выбросила. Она же завяла.

– Неправда.

Не знаю, почему его это так волнует, но орхидея абсолютно точно была мертва. Она уже начала гнить.

– П-прости меня. Хочешь, я куплю новую? Могу хоть сейчас сбегать в магазин.

Он сжимает переносицу и тяжело вздыхает. Потом потирает челюсть. Не отрывая взгляда от стойки, он медленно качает головой, будто не может смириться с мыслью, что в лобби больше нет мертвого растения.

– Черт возьми, я же каждый день ее поливал. Почему они вечно вянут?

Я пристально его разглядываю. Его взгляд чуть смягчается; зарождающаяся на горизонте буря отступает. Он слегка расслабляется – напряжение покидает его тело.

Дело тут явно не в цветке.

Но я опасаюсь его расспрашивать.

Потом я наконец осознаю, что он сказал, и озадаченно хмурюсь.

– Кэл, их нельзя поливать каждый день. Орхидеи поливают раз в неделю. Моя мама их обожает. Когда я была маленькая, у нас был полный дом орхидей. – Кэл смотрит вниз, на свои потертые ботинки. Он снова напряжен. Я мягко добавляю: – Ты их убивал.

Он резко поднимает голову.

В его глазах бушует пламя. Инстинкты подсказывают мне отступить, скрыться, но вместо этого я кладу руку ему на предплечье. Его мышцы перекатываются под кожей, когда я провожу большим пальцем по татуировке.

Черепа и скелеты. Мертвые останки.