Мне так хочется вдохнуть в него новую жизнь. Я делаю шажок вперед и сжимаю его руку. Впервые в жизни я молчу. Просто стою, держа его за руку, и приподнимаю голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Тепло улыбаюсь, под стать моему прикосновению.
Между нами вспыхивает искра.
Под моими пальцами разгорается жар.
Я делаю вдох и жду, чтобы он сказал хоть что-то. Надеюсь, он разделит со мной свою ношу.
На мгновение мне кажется, что он вот-вот заговорит. В его глазах читается что-то уязвимое; его губы чуть приоткрываются.
Но потом он сбрасывает мою руку, раня меня в самое сердце.
Я отшатываюсь.
Кэл потирает предплечье, будто пытаясь избавиться от памяти о моем прикосновении. Он делает шаг назад, глядя на меня в упор. Я вижу, как он замыкается в себе. Его слова душат меня, словно густой черный дым.
– Не трогай, – цедит он сквозь зубы, отходя еще на шаг. – Не трогай то, что тебе не принадлежит.
Смысл этих слов обрушивается на меня неподъемным весом. В глазах мутится, а в ушах что-то звенит. Он говорит не про еду в холодильнике. И не про орхидею.
Он имеет в виду себя.
Даже если бы он взломал мою грудную клетку и выдернул наружу ребро, мне было бы не так больно.
На его лице мелькает виноватое выражение, прежде чем я возвращаюсь к окну и снова пшикаю чистящим средством.
Тряпка движется вверх и вниз, налево и направо.
Может, я была неправа. Может, мальчик, которого я обожала, пропал навеки, сгинул после всего, что произошло.
Он по-прежнему стоит за мной, и я слышу его фирменный вздох, но не оборачиваюсь. Я не хочу показывать ему свою боль.
А улыбнуться я сейчас не сумею.