Самой везучей девушкой в мире.

По-прежнему мокрые после нашей дуэли на водяных пистолетах, мы отходим от киоска и направляемся к аттракционам. Я прижимаю панду к груди и дрожу от смеси сидра, адреналина, никотина и нежного взгляда Кэла.

– Я очень это ценю, – говорю я, глядя на Кэла из-под ресниц. – Правда. Спасибо. – Я обнимаю панду обеими руками и растроганно улыбаюсь.

Он скребет щетину и смотрит прямо перед собой.

– Ты дашь ей имя?

– Да. Розочка.

– Она черно-белая.

Неважно; Эмма уже дала ей имя. Пусть это не мышь, и даже не розовая, и мы уже давно не подростки, и Эммы здесь нет – но она все равно дала ей имя. Я пожимаю плечами и смотрю вниз, на асфальт с прилипшими кусками жвачки.

– По-моему, ей подходит.

Кэл не возражает. Между нами повисает молчание.

Не такое неловкое, которое я всегда стараюсь заполнить болтовней. Теплое и уютное молчание. Такое, которым хочется наслаждаться.

В этом молчании Кэл тянется к моей свободной руке. Сначала костяшки его пальцев касаются моих, будто в мимолетном поцелуе, а потом он ловит мой мизинец своим. Я спотыкаюсь и чуть не падаю от шока. Ладонь Кэла холодна, но его прикосновение все равно кажется теплым. Все так же молча он переплетает свои пальцы и мои, пока наши ладони не прижимаются друг к другу.

Кэл держит меня за руку.

Нам не суждено быть вместе, но все же я держу его за руку и прижимаю к сердцу маленькую панду, наслаждаясь этим вечером. Пусть он и не продлится вечно.

У меня есть все, что мне нужно, и ничто другое меня не волнует.

Он по-прежнему молчит, пока мы пробираемся через толпу, петляя между неповоротливыми колясками и гиперактивными детьми. Прямо на нас бежит маленькая девочка, и вместо того, чтобы отпустить меня и увернуться, Кэл поднимает наши сцепленные руки, и девочка пробегает под ними, как под аркой. Мы снова приближаемся друг к другу, словно магниты, и чуть не сталкиваемся.

И вот мы каким-то образом оказались в очереди на колесо обозрения.

Разумеется.

Долго ждать нам не приходится, и совсем скоро мы уже стоим у самого входа. Кэл все еще держит меня за руку, будто иначе и быть не могло, и смотрит на озаренное звездами колесо, прислонившись к ограждению.

Я же смотрю только на него.