Побывав на таком совещании, как сегодня, с трудом понимаешь, как мы умудряемся побеждать, а ведь мы действительно побеждаем.
Март
29-е. …Кончил наконец книгу! Теперь ее отделываю, но основное готово. Кончен мой труд многолетний. Если бы не все сломавшая война, я бы мог начать новый тур — или стать искусствоведом, или медиком. Здесь я в сущности сделал то, что хотел, и буду лишь повторяться. Систему я все же построил, какой раньше не было, и ею доволен.
В Пушкине арестовано 12 врачей, которые брали взятки за освобождение от призыва в армию. Есть, кажется, расстрелы. У одного из них нашли кладовую, полную всяких благ, и он откармливал собак.
Апрель
8-е. Перемен больших нет. Энтузиасты предсказывают войну до 1946 г. Готовятся к налетам на Москву, об этом предупреждают уже официально на собраниях и т.п. Отменена броня студентам старших курсов и дипломникам-строевикам, то есть годным к строевой службе. Их посылают в школы командиров. Говорят, что союзники требуют освобождения заключенных в концлагерях и свободной торговли, мы отказываемся, а они грозят прекратить помощь (?!)… Все ходят довольно унылые. Населению туго. Только еще выданы продукты за февраль, а карточки на март еще целы. Если бы у нас не было запасов, еще неисчерпанных, и дохода в месяц 5000—6000, то было бы нам совсем туго. А ведь это имеют немногие. А и нам в сущности многого не хватает: почти никогда нет мяса, очень мало масла. Зине несколько улучшили обед (“учительский”).
Встретил на улице Шейнина, приятеля по 23-й школе. Он очень старый. Очевидно, и я такой же…
Я все же надеюсь на лето. Если у немцев летом не будет крупных успехов, то я надеюсь, что они начнут распадаться. Машинский, приехавший с Кубани, рассказывает, что румынской армии — нет. Она разложилась. Среди солдат прошел слух, что срок договора Антонеску с Гитлером кончен, и они идут домой целыми эшелонами. По словам жителей кубанских сел, немецкие солдаты озлоблены, ругают Гитлера и войну.
Но и победа над Германией не принесет большого облегчения: призрак гражданской войны и, во всяком случае, крупных неурядиц в Европе, а м.б. и у нас, — “Великая Польша”, возвращение домой миллионов солдат и т.д. и т.п. Перспективы весьма невеселые на долгие, долгие годы.
6-е. Любопытный штрих. Еголин спрашивал, нет ли у меня людей для ЦК. Я посоветовал ему Щирину, но он сказал, что она не подходит, т.к. она еврейка. Антисемитизм вырос так, что по Москве ходит слух о какой-то девочке, заколотой евреями на пасху.
В Тулу едет машина, м.б. совершить там товарообмен…
Коваленского не приняли в Союз Пис., хотя у него рекомендация А. Толстого. Оказывается, он пал жертвой вражды Толстого и Фадеева.
С питанием становится хуже: обеды становятся все более тощи. Хлеб стоит на рынке около 200 р. кг.
На днях зашел Сергей Ник. Соловьев. Он — в армии, в Горьком. Сегодня — военное положение на железных дорогах. Это — очень тревожный симптом. Впрочем, вообще дела идут “from bad to worse”.
27-е. Москва бурно встретила Пасху. Церкви были полны, по карточкам вместо жиров и сахара можно было брать пасху и куличи, в пасхальную ночь разрешили ходить по улицам до утра, в Елоховском соборе пели Михайлов и Рейзен, были англичане, все это снимали при вспышках магния, богослужение передавали по радио за границу.
Расторгли отношения с Польшей. Чего это симптом — сказать трудно, т.к. одновременно в “Призывах” (заменивших “лозунги”) ЦК очень нежно говорит о союзниках, и очень усилились слухи о Втором фронте, которому отводят место на Балканах. Не так давно захвачен новый немецкий танк с пушкой, которая пробивает наш КВ насквозь обе стенки! Вообще — ждут, что обе стороны введут новую технику. Все говорят о газах, о наступлении на Москву.
Я не особенно этому доверяю. Но вообще напряжение большое. В очередях опять вольные разговоры. На днях встретил переводчика Талова — он буквально умирает с голода: опух, шатается.
Май
7-е. В “Заветах Ильича” нам отвели 200 кв. м земли под огород, Соня, Оля, Лютик уже начали его вскапывать. Так и нет писем от Щербакова… К войне все очень привыкли. Почему-то она особенно остро чувствуется, когда едешь вечером по Москве — темно, мрачно — и думаешь, что будет же день, когда она осветится, и это будет значить, что люди перестали умирать.
Интересное впечатление производят поля вдоль шоссе. Их лихорадочно вскапывают под огород сплошь. Очевидно, все очень напуганы грядущим.