— У него была подружка… Там на тумбочке стояла ее фотография…

— Но ты… С тобой ведь ничего не случилось?

— Нет. Разве что… — Ты помедлила. — Когда я вышла оттуда следующим утром и пошла на станцию, мне хотелось, чтобы шел дождь…

Потом мы целовались, жарко и жадно, как будто хотели наверстать упущенное время.

Твои губы были одновременно чужими и знакомыми, как песня, которую пел раньше, а потом позабыл. Мы заново встречали друг друга, сначала неуверенно, а потом, в каком-то внезапном узнавании, вдруг сразу легко. Я вспомнил, какая ты была, и ты тоже. Но здесь была и тайна — мы стали другими людьми, мы поменяли кожу — но наши губы остались прежними.

В тот момент возвращение было мирным. Ну или казалось таким.

Я только надеялся, что это продлится. Ведь мы же могли вырасти, повзрослеть, стать мудрее, а раны и шрамы — зажить. Мы продолжали работать, делать то же, что и раньше, и еще что-то новое. Ходить в открывшиеся новые закусочные, ездить на концерты под открытым небом, ездить на книжный базар на севере города, уезжать по ночам на долгие прогулки на мотоцикле. Ты завела кошку, вернее, подобрала ее, брошенную на помойке возле рынка, куда ходила за зеленью. Она была крошечной, цвета дыма, с милыми черными полосками. Она вся умещалась у тебя на ладони. Ты сделала ей грелку и поместила в коробку, которую выстлала своим старым свитером. В зоомагазине ты купила корм для котят и, в порыве, маленький красный ошейник с бубенчиком и игрушечную мышь. Ты была в восторге, что у тебя есть кошка. Вскоре и я начал проводить там, с тобой и с кошкой, больше времени. Я боялся сказать это, но мы напоминали маленькую семью.

Кошка была смешная.

Мы назвали ее Мьючи.

Когда Мьючи окрепла, она начала выделывать всевозможные штуки. Ты играла с ней часами, а по ночам она сворачивалась у тебя на плече, чтобы согреться. Не знаю, что ты чувствовала ко мне, но Мьючи ты точно любила. Ну и, признаться, я немножко тоже. В отличие от других кошек, в ней была доверчивость, как в собаке. Такая наивная привязчивость. Из тех, что когда-нибудь могла принести ей неприятности. Она выбегала встречать нас или кого угодно, кто входил в дом, и была рада видеть всех. Когда мы валялись в постели, она мурлыкала, и выгибала спину, и выпускала крошечные коготки нам в руки или грудь. Она вилась под ногами, бодая нас под колени. Иногда, когда мы заговаривали с ней, она отвечала тихим мяуканьем. Это было чертовски мило.

От случая к случаю я ходил с тобой на те или иные культурные мероприятия, проводимые твоей организацией. Все они были отвратительно пафосные, но алкоголь был бесплатным, так что жаловаться не приходилось. Мне было плевать на дресс-код, но для тебя это было важно.

Именно здесь появились первые, поначалу почти незаметные, трещинки.

— Ты что, пойдешь прямо так?

Я оглядел свои потертые джинсы и пятнистую майку. Совершенно приличный вечерний вид, решил я.

— Да… Я…

— Ты что, не можешь надеть рубашку? И нормальные штаны? Я знаю, что ты не любишь, но вообще-то это формальный вечер…

— Или они пропустят меня как есть… или я не пойду…

Ты закатила глаза. Я ненавидел, когда ты так делала.

— Дело не только в тебе… Вообще-то это я тебя пригласила.

Я пожал плечами: