Я закрыла за собой дверь. Взгляд упал на обувную коробку, и в ту же секунду сердце бешено заколотилось. Коробка стояла посередине застеленной мятыми простынями кровати, словно подсвеченный прожектором музейный экспонат. Я осторожно достала из кармана прихваченные в ванной ножницы. Несколько метров до кровати я преодолела как Индиана Джонс в пещере со святым Граалем — как будто на каждом шагу меня могла ждать смертельная ловушка.

Я села по‐турецки поверх одеяла и уставилась на коробку. Она была из‐под «Чак Тейлоров», 36 — твой размер, ты у нас такая крошка. Скотч лопнул от одного прикосновения ножниц — он был свежий и не успел подсохнуть.

Я медленно сняла крышку и положила рядом.

Сверху лежал пухлый конверт. Письмо, подумала я. Ну точно, твоя записка, в которой ты объясняешь все, что произошло. Возможно, там даже есть адрес. Я сунула руку в конверт — там лежал только ворох мелких бумажек. Я высыпала содержимое на кровать: билеты на концерты — не меньше пары десятков, какие‐то флаеры и фестивальные браслеты. Большинство названий были мне незнакомы. На дне конверта осталось еще что‐то — фотография. Я вытащила ее: снимок 2007 года, мы с тобой и мамой на даче, собираем черную смородину. Уголки поломаны, похожи на собачьи уши, так ведь говорят в Британии о видавших виды вещах? Сзади следы пластилина. Он явно висел где‐то у тебя в комнате.

Я собрала билеты обратно в конверт и отложила его в сторону, а фотографию сунула к себе в рюкзак. Дальше в коробке лежало еще несколько конвертов с официальными письмами. Я вскрыла их, с твоего позволения. Одно послание из университета — ты просрочила платеж за следующий семестр. Еще парочка — из банка, одни овердрафты. Под конвертами лежала какая‐то ткань. Я развернула ее — это была футболка. Твоя любимая, растянутая, черная, похожая больше на тряпку. Веселый череп пришельца добродушно ухмыльнулся мне.

Под футболкой лежало еще несколько вещей. Разряженный айпод-классик с жестким диском. Холодный и гладкий, точно огромная жемчужина внутри устрицы. Таких больше не выпускают. Я осторожно отложила его в сторону. Настоящее сокровище.

Еще там была книга, старая и потрепанная. Я открыла ее: репринт раннего издания «Сна в летнюю ночь» Шекспира, выпущенный в конце девятнадцатого века. Она чудесно пахла — обожаю этот сладковатый запах старой бумаги. Я перелистала книгу в поисках закладок, и оттуда выпала твоя студенческая карточка. С нее мне улыбалось твое беззаботное, почти детское 19‐летнее лицо.

В углу, на самом дне картонной сокровищницы, лежало еще что‐то, завернутое в матерчатую салфетку. Внутри оказалась небольшая жестяная коробочка.

Мне удалось открыть ее, лишь пожертвовав ногтем. В ней хранилась всякая мелочь: монетка с дыркой, старые мамины сережки, цепочки, бусинки и дудочка из матового зеленого стекла размером с зажигалку. Где‐то я уже такую видела. Я попробовала посвистеть — получившийся звук вряд ли походил на музыку. Тогда я положила дудочку на заднюю обложку книги, сфотографировала и запустила поиск картинок в Google. Через секунду на странице запроса загрузились десятки фотографий похожих устройств. Дудочка оказалась курительной трубкой. В ту секунду я почувствовала, как приподнялись волоски на затылке — это больно. Внутри трубки сохранился черный налет. Ты что, курила наркотики? И я не о траве говорю сейчас! Совсем, что ли, с ума сошла? Нет, не могу поверить.

Из-за двери донесся сдавленный смех моих арендодателей.

— Эй, парни, — я высунулась в щелку, — есть зарядка от старого айпода?

Он повернули головы и помахали мне синхронно, как статуэтки счастливых котиков из китайского кафе.

— Ага, — отозвался Ник, — сейчас найду.

Ник занес мне шнурок минут через пятнадцать. Я поставила айпод заряжаться и, едва дождавшись, пока он проснется, включила шаффл. Я знаю, музыка, которую ты слушала в те последние летние дни, поможет мне узнать тебя немного больше и, может быть, даже укажет на что‐то. Вдруг ты приготовила мне послание? Нечто такое, что поймем только мы? Жаль, у нас не было секретного сестринского языка или шифра. Жаль, что мы не были друзьями и я знаю о тебе так мало. Вставив наушники в уши, я свернулась клубком под одеялом в чужой незнакомой комнате. Пока я рылась в содержимом твоего айпода, я представляла себе времена, когда здесь был викторианский бордель. Клиенты в сюртуках — владельцы обувных мануфактур — и напудренные проститутки-сифилитички располагаются на кушетке, на улице тускло мерцают газовые фонари, и слышно, как кебмены погоняют лошадей. Ты бывала здесь, наверху?

Сегодня столько всего произошло. Длинный-длинный день. Прости, если смерть Алистера стала для тебя сюрпризом, и прими мои соболезнования. Мысли все возвращаются и возвращаются к находке. Все равно я не верю, что трубка твоя. Я узнаю, кому она принадлежала, успокаиваю себя я.

Сквозь незанавешенное окно мне видно верхушки домов и несколько тонущих в электрическом мерцании звезд.

«Remember me, the way I used to be» — последние слова, которые я слышу, перед тем как тяжелые веки медленно смыкаются и я засыпаю. Пока!