Проверять собственную работу не стали — незачем, да и вряд ли кто из живых осмелится сунуться в каменную преисподнюю, поэтому Мельников скомандовал побыстрее закидывать манатки на собственные горбы и уходить.
Тем временем в горах начала портиться погода, а это — штука затяжная, вообще непредсказуемая, сложная, способная увлечь и сбросить в ущелье кого угодно.
Поскольку ни "стингер", ни "блоупайп" не были обнаружены, ракеты надо было искать в другом месте, где-нибудь в районе перевала Аракуль или на горе Вути, либо под Даразаргаром, мест, где можно было их спрятать, на Гиндукуше не менее пятидесяти, и все их надо регулярно проверять, и не просто проверять, а делать это по графику, утвержденному не только в штабе дивизии, но и в штабе армии.
Поиск, который вела группа Мельникова, продолжат другие группы. В конце концов, и "стингер" и "блоупайп" попадутся в этот бредень, они просто не могут не попасться. Нужно только терпение…
Через день подорвали еще один склад, взрыв также организовался сильный, пришлось спешно уходить — столб пыли, дыма и каменной крошки заслонил небо, оружия американцы поставляли сюда столько, что его можно было продавать в слаборазвитые страны, варить из железок супы и компоты и кормить этой едой "паханов" душманского мира; много металла поставляли и англичане, прежде всего — тяжелые фирменные мины, старались и пакистанцы с китайцами… Все старались засунуть в эту щель свою голову и посмотреть, что в Афганистане делается, а потом в порядке оказания гуманитарной помощи закинуть туда мешок с патронами и кривоствольный автомат.
Впрочем, в кривоствольных автоматах душманы разобрались очень скоро и потребовали от своих покровителей, чтобы их избавили от продукции, чьи стволы проходили закалку в двухведерном китайском чайнике, напитком из которого угощают посетителей в ресторанах Сианя и Шэньяна, поэтому через некоторое время в арсеналах "Прохоров" стало проявляться оружие, которому завидовали даже наши солдаты.
И жалко было очень, когда под эту продукцию приходилось закладывать пару-тройку фугасов, приготовленных впрок теми же мастерами в рубахах до щикотолок, и поднимать в воздух то, что неплохо было бы унести с собой…
Но унести все на себе, на своих спинах, не получалось: ведь на ту же Мангаль-Хулу никакой вертолет не сумеет забраться, не найдет площадки, чтобы сесть… Нужна какая-то новая техника, а ее нет. Не изобретена пока.
Вот и приходилось обращаться к взрывчатке…
Пора было собираться домой. Проверили американскую многоцелевую радиостанцию, которую так удачно обнаружили в первый же день своего похода, станция находилась на месте, замаскированная граната, которая должна была сработать, если кто-то сунет нос в склад, также находилась на месте, нетронутая.
— Все в порядке, — Морозов удовлетворенно потер руки, щелкнул ногтем по толстой непромокаемой ткани, в которую была укутана аппаратура. — Вредная штука. Неприятностей может принести много.
Романюк это знал.
Как только наши вертолеты начнут обеспечивать своими винтами какую-нибудь операцию, намеченную в этом районе, так "прохоры" извлекут из склада это мудрое изделие и начнут брать на звуковую мушку "Ми-восьмые".
Потерь может быть много. Тем более сидящих в камнях радионаводчиков, что своими заскорузлыми, наполовину ставшими проволочными бородами чистят аппаратуру, извлечь наружу будет сложно — они мигом уйдут в глубину гор, в пещеры… Выковырнуть их оттуда можно только авиационными бомбами.
От склада, накрытого зеленым, уже промерзшим дерном, до площадки подскока надо было пройти километров двенадцать. Радиостанцию разделили на несколько блоков и разобрали по рукам, один небольшой блок достался и Романюку, и он ни слова не сказал против. Мельников неожиданно дружески ткнул его кулаком в бок:
— Спасибо, лейтенант! В Кабуле с меня — бутылка "ватановки", — тут командир группы взметнул над головой правую руку с указующим перстом и добавил: — Качественной!
"Ватановка" — это популярная кабульская самогонка, которую варят из кишмиша, слава о ней идет, правда, не самая добрая — дерьмо, мол, но раз командир произнес слово "качественная", значит, не вся самогонка напоминает сорокаградусное пойло из дождевой лужи, пахнущее помоями и табачными чинариками, — значит, есть питие, произведенное в том же тазу, но только по утонченной технологии. От него помоями может даже и не пахнуть…
По узкой, влажной от растаявшей изморози тропе двинулись вниз.
С двумя остановками шли час, — лейтенант Романюк на себе ощутил, что спускаться с любой вершины, даже несложной, — дело более трудное, чем подниматься, и не только трудное, но и опасное, потом шли еще минут сорок и опять сделали привал, уже более длительный, с перекусом, собранным из оставшейся еды, — продукты у них были на исходе.
Еда, как показалось Романюку, могла встретиться и на каком-нибудь складе, на заплесневелой либо засыпанной угольной пылью полке, но надежда эта так и осталась надеждой, ни одна из каменных нор не содержала в себе продуктов, даже окаменевшего печенья, и того там не было.