Ньеман умел распознавать прирожденных сыщиков с первого же взгляда.
Стефани сунула руки в карманы, и этот жест уже свидетельствовал об уступке, в сравнении с недавним взрывом бешенства. Ветер все яростнее надувал ее куртку, и рукава теперь стали вдвое толще.
— Ну и что дальше с этим расследованием? — спросила она, нервно щурясь.
Ньеман от души расхохотался:
— Понятия не имею!
48
— Какого черта вы здесь делаете?
Они только что приехали в жандармерию, и сейчас она походила на горный приют, куда ввалилась орава парней, закутанных в теплые парки, — казалось, им не хватает только спальных мешков.
Посреди холла стоял реставратор мозаик и фресок Макс Лехман, со своими мушкетерскими усиками и мягким взглядом.
— Я привез вам заключение, которое вы просили, — ответил он, явно растерянный грубым вопросом майора.
Ньеман, хоть убей, не помнил, о чем он его просил.
— А почему ночью?
— Я так понял, что это срочно. Речь идет о датировке фресок.
Ньеман тут же сменил тон и дружески похлопал его по плечу:
— Ну да, конечно! Извините меня. — И он обратился к Деснос: — Ты не найдешь нам свободную комнату?
Через несколько минут они сидели втроем в кабинете на втором этаже.
Все помещения здесь выглядели одинаково стандартными: мебель из металла и плексигласа, линолеумный пол и стены, залепленные плакатами с правилами поведения для граждан. Плафоны добавляли впечатлений особо непонятливым, окрашивая их лица в мертвенно-белый цвет.
— Дело в том, что мы располагаем инструментарием, который…
— Нет, избавьте нас от технических подробностей.
Лехман поднял брови: он явно не одобрял манеры собеседника. Однако смирился и начал торопливо перелистывать свое заключение. Его длинные гибкие пальцы напоминали кисти художника.