А она все твердила и твердила: Хранилище… обломки свода… Посланники… — и к ней постепенно возвращалось дыхание, речь обретала привычный ритм.

— Хватит! — заорал Ньеман. — Где ты сейчас?

Ивана описала ему местность. За пределами Обители, не вторгаясь в Диоцез, жандармы могли передвигаться вполне свободно.

— Я сейчас приеду со своими людьми. Оставайся на месте.

— Нет.

— Как это «нет»?

— Я возвращаюсь в лагерь.

— Даже речи быть не может! Хватит дурить!

— Пока они меня официально не разоблачили, я буду продолжать.

— Ты мне только что сказала, что полностью засветилась и что этот труп — твой смертный приговор!

— Я еще не знаю. Мне неизвестно, кто убил Марселя. Мне неизвестно, что у них есть против меня. Мне даже неизвестно, кто это сделал — Посланники или еще какие-то фанатики.

Наступило короткое молчание. Ньеман, видимо, взвешивал, есть ли у него шансы переубедить ее. Эти шансы были равны нулю. И он сдался.

— О’кей, но только держи мобильник при себе. Я тебе позвоню, как только мы прибудем на место.

Ивана не решилась ему отказать. Она понимала, что продолжать игру в одиночку слишком рискованно и нужно поддерживать связь с Ньеманом.

К тому же ей не удалось бы подыскать нужные аргументы, она едва дышала и с трудом говорила. Панический страх буквально раздавил ее, сплющил сердце, превратив его в маленький — не больше персиковой косточки — черный комочек.

— Как скоро?

— Максимум через тридцать минут.

— И как же вы объясните эту находку?

Ньеман рассмеялся — свирепым и горьким смехом человека Обмани-Смерть[86]:

— А кто посмеет требовать от меня объяснений?