— Вы передали эту вашу бомбу англичанам?

— Да, за полтора месяца до начала войны. Передали им нашу бомбу, все наши наработки и сами машины.

— У вас были «Энигмы»?

— Польская фирма AVA научилась их делать, хотя и не сразу, а когда у нас получилась электрическая схема разводки. Тогда AVA изготовила нам машины, в точности такие, как немецкие. Но это было потом, а сначала дело было так. В 1929 году германский посол попросил вернуть ему ценную коробку, которая случайно попала на варшавскую таможню. Наша разведка заинтересовалась, что там внутри. Оказалось, это машина «Энигма». Машину изучили специалисты фирмы, все что могли, тщательно скопировали, а потом коробку аккуратно заклеили и отправили в германское посольство. Но машину в тот раз не сделали, получили больше вопросов, чем ответов. У англичан «Энигмы» появились раньше, чем у нас. И даже раньше, чем у самих Рейхсвера или Кригсмарине. Ведь как только инженер Шербиус стал их продавать, машинами заинтересовалась Room 40 — британская криптографическая служба. Они купили у Chiffrier-Maschinen AG партию машин, поставив условием регистрацию патента в своем патентном бюро. Так англичане получили подробное описание криптографической схемы.

— И все равно ничего не смогли сделать?

— Я же вам говорю, дело считалось невозможным.

— А как это удалось вам?

— Математика, молодой человек. Я разделил задачу на две составляющие. Нужно было установить в точности настройки коммутационной панели и схему проводки между контактами роторов. Как я сказал, я получил подсказку — кодовые книги двухмесячной давности. У нас не было машины, но были коды! Я думал, что в начале каждого сообщения немцы будут повторять ключ. Понятно, что ключ будет зашифрован, но зная, что первые символы шифра — это ключ, можно было сопоставить начало всех сообщений и установить соответствия букв. Ведь каждой букве после ввода ключа четко соответствовала другая. Имея представление о строении самой машинки, можно было составить схему соответствий. Конечно, проблема была в порядке букв на первом роторе. Этого мы не могли знать. Помню, предположили, что это та же схема, что на печатной машинке: QWERTY и так далее. Пробовали по всякому, но ничего не получалось. Тогда я представил себя немцем из Бромберга. Какой бы порядок букв сделал бы я, если бы был нашим булочником герром Мюллером? И тут меня осенило. Ну конечно же, этот ряд будет олицетворением порядка: ABCDEF! Потом я стал составлять цепочки вариантов контактов между буквами роторов. Оказалось, что их всего 26 в третьей степени умножить на три факториал. Это было всего 105456 вариантов! Можно было составить их полный каталог.

— Но это адова работа!

— Да, почти год мы этим занимались. Из двух соединенных между собой «Энигм» мы сделали циклометр — это такое устройство по перебору вариантов. Аналоговое, как бы сейчас сказали. Прекрасно работало — до тех пор, пока немцы не изменили протокол передачи ключа. Теперь оператор мог придумывать его и посылать в незашифрованном виде, так что наш каталог оказался бесполезным.

— А как же настройки коммутационной панели? Как их удалось узнать? Французы дали?

— Нет, с этим французы не помогли. Но настройки оказались достаточно простыми для опытного криптографа. Моноалфавитный шифр, как в коде Цезаря! Это дети знают. Каждой букве просто соответствовала другая. И мы начали читать немецкие радиограммы одну за другой, словно романы Пшибышевского!

— А немцы?

— Что немцы? Конечно, немцы не спали. А может быть, они что-то почувствовали. Сначала они стали менять положение роторов не каждый квартал, как обычно, а каждый месяц. Потом они изменили процедуру, так что каталог оказался бесполезен. Но начало было положено, мы поняли принципы. Немцы все время увеличивали число роторов, так что «Энигмы» становились все сложнее. Но мы тоже не отставали. Придумали перфорированные листы для быстрого перебора вариантов. Как в современной вычислительной машине! Этот способ предложил Генрик Зыгальский. Хороший был парень, веселый. Он остался в Британии, преподавал там в польском институте, умер год назад. Мы продолжали читать немецкую переписку до самой войны. До июля 39-го года, когда передали все англичанам. Наши машины, нашу бомбу для дешифровки, все наши наработки, передали все, что могли.

— А что с другими стало?

— Ружицкий погиб еще в войну. Мы тоже могли бы сгинуть без следа, но нам повезло. Когда пришли немцы, правительство бежало в Румынию, а нас эвакуировали вместе с ним. Мы обратились к англичанам за помощью — ведь мы могли бы продолжать работать. Тогда они могли бы гораздо быстрее начать читать немецкую переписку. Но англичане забыли о нас, это печальный момент истории. Английское посольство в Бухаресте закрыло перед нами двери. Помогли нам французы, переправили к себе. Хотя скоро и Франция войну проиграла. Но работа продолжалась.

— Во Франции вы продолжали расшифровывать немецкие сообщения?

— Да, мы работали в замке Фузе, на территории Виши. Французы устроили там секретный центр, назывался «база Кадикс». Мне дали документы на имя Пьера Рано, преподавателя лицея из Нанта. Мы работали там до последнего, даже когда немцы оккупировали юг Франции. Но задачи были легкие: мы расшифровывали швейцарскую «Энигму», у которой не было коммутационной панели. Как-то нам поручили расколоть польскую шифровальную машину Lacida. Ее правительство в изгнании использовало для связи с Лондоном. За два часа мы тот шифр раскололи. Начальство было в ужасе. Использование аппарата тут же запретили. А Ружицкий потонул вместе с паромом, возвращаясь из Алжира. Там находилась часть нашего бюро, которую возглавлял Ченжский, тот самый офицер генштаба, что нас когда-то сделал криптологами. Тогда погибло больше двухсот человек. Это была катастрофа для нас. На пароме был и Смоленский, специалист по советским шифрам, и Гралиньский, шеф советского отдела.

— Вы советские радиограммы тоже перехватывали?

— Мы делали свою работу. Эфир полон звуков, молодой человек.