Толпы горожан повалили в раскрытые ворота стадиона, где их уже поджидали Араквиэль и Араэль, формировавшие колонны. Оркестр надрывался во все щеки, играя сбор, гости суетились. Как и на пути от почтамта к стадиону, неслись шутки и анекдоты, сопровождая бурное веселье, но с удвоенной силой. Кто-то прихватил с застолья кувшин вина и сейчас, не церемонясь, потреблял его, не прибегая к помощи кубков или бокалов. Бутыли ходили по рукам, про закуску уже никто не вспоминал.

Иванов опять начал смешить народ, корча рожи и кривляясь. На этот раз он откуда-то раздобыл ходули и стал прохаживаться вдоль рядов важный, словно цапля, умело орудуя цирковыми принадлежностями.

На этот раз следователю Андрею Макарову удалось затесаться в толпу, конечно, не разделяя общего веселья, но и не видя в происходящем особого криминала. Ну, накормили глупый народец тухлятиной, никто же не отравился, в самом деле… Куда сейчас? Этот вопрос тревожил больше всего.

Лёва Фрумкин вышел со всеми и хотел, как и задумывал, незамеченным скрыться, но не тут-то было! После застолья он стал одним из центральных персонажей всеобщего внимания. К нему подходили и здоровались совсем незнакомые люди. Кто-то благодарил, кто-то, не стесняясь, показывал на него пальцем, кто-то жаловался на свои горести, кто-то о чем-то просил.

Женщины вполголоса обсуждали его мужские достоинства: «Невысок… худощав», «Но так-то, ничего», «Он очень даже миловидный», «Посмотрите на его профиль – вылитая античная статуя».

В общем, нелегко давалась Фрумкину слава. Главное – ни минуты покоя. Его постоянно кто-то теребил, кто-то о чем-то спрашивал. Его куда-то звали, договаривались о встречах, сулили почести, чего-то просили. Он совсем потерялся в этой круговерти и реализовать свой план побега, конечно, сейчас не мог. Хотя пытался сделать все, чтобы не привлекать еще большего внимания. Потихоньку «сплавил» грамоту, «забыв» ее на столе, а золотую медальку, вместо того чтобы водрузить с гордостью на шею, украдкой положил в карман.

Бежать не представлялось возможным еще и потому, что за ним хвостом ходил Подольский, очень ревностно относясь к его славе. Если Фрумкин избегал разговоров на тему своего великолепия и избранности, то Подольский, наоборот, стоило кому-то подойти к почтальону, сразу брал инициативу в свои руки и принимался расписывать, как он помог Фрумкину решиться вскрыть письмо. Никто, правда, не понимал, при чём тут какое-то письмо, но слушали внимательно, говорил ведь не абы кто, а самый приближенный к Фрумкину-Глашатаю, Фрумкину-Предвестнику, Фрумкину-Посланнику человек. Через полчаса таких рассказов стало казаться, что уже не Фрумкин герой – какой из него герой – отнюдь, на самом же деле все граждане обязаны своим весельем именно Подольскому – главному инициатору приезда высоких гостей. Треп Подольского безумно надоел и порядком раздражал Фрумкина, но, как почтальон ни пытался отвязаться от своего чересчур болтливого и навязчивого спутника, тот везде тенью следовал за ним, расписывая на все лады, «как оно было», раздавая автографы за самого себя и, конечно, за Фрумкина. Под конец Фрумкин чуть не плакал от отчаяния. Но ничего не поделаешь, он не мог сопротивляться… Обреченно понурив голову, почтальон двигался вместе со всеми. Куда? Зачем? Что его ждет впереди?

Тем временем архивариус Алексей, очень приятно откушав, оказался почему-то рядом со своим соседом по банкету – хмурым и нелюдимым Максимом, которого, казалось, что-то постоянно заботило. Алексей вел дневник происходящего и решил обратиться к Максиму за комментариями. Почти столь же неразговорчивый, как и сам архивариус, Максим производил впечатление опытного человека. Поэтому Алексей решил, что именно он лучше остальных смыслит в происходящем. Максим же, напротив, ровным счетом ничего не понимал и ничего путного пояснить не мог. Тем не менее, один раз разговорившись, соседи, хотя и не испытывали особой симпатии друг к другу, как-то по инерции держались вместе. Ну, хоть какие-то знакомые лица в идущем невесть куда человеческом потоке.

Олег Петрович Потапов, начальник отдела доставки Главпочтамта, шел в первом ряду и своими глазами видел, как из улиц и переулочков в их большую колонну вливались, ведомые вчерашними «гостями» Ивана Ивановича, толпы сограждан, каждую из которых Иванов приветствовал восторженными восклицаниями. Когда Олег Петрович вознамерился закурить, но не нашел под руками зажигалки, он не сробел подойти с просьбой «дать огоньку» к Главному распорядителю. Иванов достал зажигалку и, прикрывая ее руками, поднес к папиросе Потапова. Олег Петрович слегка наклонился и приготовился сделать затяжку. Иван Иванович чиркнул кремнем, и из зажигалки вырвалось тонкой струей пламя, высота которого превысила все видимые размеры, разогнав вьющуюся над толпой стайку пташек. Потапов с испугу отпрянул, но папиросу зажег и запыхтел полусгоревшим окурком. Новое факельное шоу встретило бурные одобрительные аплодисменты публики.

Кирилл Матвеевич, директор мелькомбината, умело лавируя в потоке, чтобы не столкнуться как со своей женой, так и с любовницей-секретаршей, а также избегая попадать на глаза своим сослуживцам, встреча с которыми здесь, в таком обществе, чревата множеством ненужных вопросов, постепенно тоже оказался чуть ли не во главе колонны. Прямо перед ним шествовал оркестр, исполняя очередную бравурную мелодию, и смешил своими фокусами Иван Иванович. Что за несерьезное настроение? Впрочем, Кирилла Матвеевича волновало скорее другое. Отправившись на почту по вызову Иванова, он оделся слишком легко – явно не по сезону. Другие, он заметил, были кто в курточке, кто в пальтишке, а он, по-офисному, шагал в пиджаке и брюках. Несмотря на конец мая, погода стояла совсем не теплая, да еще с визитом Владычицы солнце заволокло облаками.

– Что-то холодно, – вслух посетовал он.

– Холодно? – переспросил невесть как услышавший его слова Иван Иванович. – Все так считают?! – спросил он уже громко, своим голосом перекрыв шум толпы.

– Что? Что?

– О чем речь? – понеслось со всех концов.

– Холодно?! Все так считают? – еще раз гаркнул Иванов.

– Да, потеплей бы!

– Май-маем, а хотелось бы ужо летнюю погодку, – прокаркал какой-то дедушка с цигаркой во рту.

– Все, все хотят тепла! – плеснула женщина, судя по виду, общественный работник не из рядового состава.

– Хотим, чтобы было тепло, – хором выкрикнула какая-то сильно подвыпившая компания.

– Уверены? – еще раз спросил Иванов, высоко подняв при этом бровь, как он это иногда любил делать, когда что-то задумывал…