– Ты говорила все это в полиции? – изумился Савва Нилович. – Бог мой! Какой позор! Какой ужас! Ну, теперь я сам займусь поиском этого Черного человека! Я покончу с этим безумием!

Поезд приближался с громким гудком. И так же громко в голове гремела мысль. Юлия желала смерти и его, и детей в угоду своему писательству!

Крупенин затряс головой. Нет, разумеется, всерьез этого не могло быть! Но как теперь жить с этим? Как продолжать любить эту странную женщину, которая зовется его женой, но уже не является ею. Да, именно теперь он почувствовал: все, что связывало их воедино, разорвалось. Разом, окончательно и бесповоротно. Точно натянутая струна, с мучительным звоном. Он еще не понял, что произошло в его душе. Придет время, он останется один и поразмыслит. А теперь некогда. Крупенин уже быстро шел вдоль вагонов, выискивая глазами знакомое лицо.

Раиса Федоровна, как всегда, несмотря ни на какие житейские бури, выглядела безукоризненно. Она чуть приподняла вуаль кокетливой шляпки, ласково обняла зятя и, всплакнув, выразила свою печаль. Носильщик подхватил багаж, Савва и Иноземцева устремились к экипажу Крупенина.

– Надобно дать знать Соломону Евсеевичу о моем приезде, я только вам послала телеграмму. – Раиса Федоровна зорким глазом проследила за укладкой багажа, все ли цело?

– Успеется, – зять подсадил тещу в экипаж. – Теперь спешить некуда, Фаине Эмильевне отставка вышла.

– Вот как? – Иноземцева удивилась, но не самому факту ниспровержения ненавистной соперницы, а тому странному чувству холодного равнодушия, которым отозвалось внутри это известие. Еще недавно она, наверное, выпрыгнула бы из экипажа и пошла по улице плясать «барыню» от радости, а теперь? А теперь, кажется, все равно. Хотя, может, и не совсем все равно, но не так больно и трепетно, как раньше. Все раны когда-нибудь да заживают, затягиваются.

– Погодите, – вдруг прервал ее грустные размышления зять. – Стало быть, вы не посылали телеграммы о своем скором возвращении?

Раиса Федоровна покачала головой.

– И раньше не посылали? Любопытно, а ведь Соломон Евсеевич говорил, что ждет вас, поскольку вы намерены воссоединиться и зажить по всем христианским устоям!

– Жаль, что я слышу об этом от вас, а не от мужа! – с грустной иронией ответила Иноземцева. – Впрочем, слова Соломона ровным счетом ничего не значат. Я слышала много лжи за свою жизнь. Вы ведь, вероятно, осуждаете меня? – Она вздохнула. – Плохая мать, никудышная жена! Так ведь, верно?

Иноземцева попыталась заглянуть собеседнику в глаза. Тот в ответ только повел бровями. К чему эти разглагольствования? Плачевный результат этого семейного сумасшествия получил он, человек, для которого семейное счастье – главное. Семейная любовь, самое бесценное после любви к Создателю.

– Конечно, вы не можете не осуждать меня, – продолжала теща. – Но муж не оставил мне выбора. Я не хотела унизительно мириться с его неуемным сластолюбием. Но я не могла и потерять его. Он ломал мою жизнь под себя, я пыталась остаться сама собой. Но, вероятно, мне плохо это удалось. Легко судить, да нелегко прожить.

– Раиса Федоровна, – Савва Нилович поднял бобровый воротник. – Что толку теперь рассуждать о том, что невозможно изменить. Прошлое не исправишь и не воротишь. Но теперь, когда Фаина Эмильевна уходит, вероятно, есть возможность вам явиться как хозяйке, как жене и властной рукой править, менять в ту сторону, куда вы пожелаете. Я человек деловой и понимаю, что по-прежнему дела издательства зависят от ваших капиталов. Вы можете сейчас воспользоваться моментом и вернуть былое положение. Расставить все по местам, изгнать новых наложниц, пока ни одна из них не набрала силы. – Крупенин сделал паузу и добавил: – Коли вы станете полновластной хозяйкой, я помогу вам по-родственному.

Крупенин и Иноземцева внимательно смотрели друг на друга.

– Я понимаю ваше недоумение, зачем я говорю вам подобные вещи? – Савва Нилович заволновался. – Уповаю на то, что вы все же любите Юлию и хотите ей помочь. А ведь с ней стряслась большая беда! Да, да! И не только в том, что мы потеряли наших мальчиков. А в том, что у нее помутилось сознание на почве ее писательства, которое отняло у нее все житейское, все человеческое, материнское! Я расскажу вам, вы ужаснетесь. Но мне кажется, что ее помешательством и нашим горем кто-то ловко воспользовался. Я найду злодея, черт побери!

И он вкратце поведал теще события последнего времени, а также историю о Черном человеке.

– Савва Нилович, голубчик! Помилуйте, неужто вы полагаете, что Соломон такой изверг, что замыслил изводить своих внуков в угоду успеху писательства Юлии? Он, конечно, дурной человек. Но это уже слишком! Это сродни больному бреду, – Раиса Федоровна фыркнула и тряхнула головой. И этого человека минуту назад она считала разумным?

– Что ж, быть может, у меня больные фантазии. Но мы-то с вами знаем, как жестко может действовать господин издатель. История с Кровожадниковым тому пример, не так ли? – Крупенин очень внимательно поглядел теще прямо в глаза.

Раиса Федоровна поджала губы.