Итак, она снова в квартире. В эти дни даже была отпущена прислуга. Что ж, это на руку Фаине, ее никто не увидит, а Соломону даже в голову не придет, что она осмелилась приходить без его ведома. Поэтому он не потребовал возвращения ключа. Зато иной ключик, от флигеля, который он легкомысленно забыл снаружи, она берегла, и вот теперь-то он сгодится!
В гостиной пробили часы, Фаина вздрогнула от их гулкого звука. За долгие годы проживания в этом доме она так и не привыкла к их голосу. Что ж, надо спешить, пора за дело.
Она вынула из большого пакета несколько маленьких мешочков, затянутых ниткой. Внимательно осмотрела каждый, проверила, как завязано. Не очень туго, чуть-чуть прихвачено. Вроде закрыто, но надави, прижми, потревожь, все откроется.
На это и расчет. Она приложила один мешочек к уху. Ей показалось, что она слышит легкое шуршание. Очень хорошо! Мальчик постарался, да и двугривенный – невелика цена за сохранение прежней жизни!
Теперь не суетиться и успеть вовремя, всего несколько минут в ее распоряжении! Она вышла из квартиры, спустилась вниз по лестнице и из окна парадного увидела, как во двор быстрым шагом влетел братец, а затем так же стремительно вышел. Глядя ему в спину, Фаина бесшумно выскользнула из двери и бросилась бегом во флигель. Трясущимися руками вставила ключ, но не могла повернуть, так вспотели руки. Пришлось ухватить край платья. Ключ повернулся, и Фаина ворвалась во флигель. Так и есть, как она и предполагала. На столе шампанское в ведерке, везде расставлены зажженные свечи, благоухающие цветы, горой фрукты и еще что-то, рассматривать некогда, времени нет. Фаина знала, куда идти. На негнущихся ногах она двинулась в альков, к огромному ложу, застеленному алым шелковым покрывалом. Сердце стучало бешено, руки не слушались, когда она откинула хрустящее надушенное белье и принялась рассовывать в постель заготовленные мешочки. Надо аккуратно, чтобы в первые моменты ничего не было заметно, иначе все пропадет зря! Расправила белье, провела рукой по покрывалу и невольно подняла голову кверху. Вон там вроде бы видно что-то на потолке или ей кажется? Да и что там углядишь-то?
Однако раздумывать некогда. В любой момент явится Эмилька со своей подопечной. Фаина ухмыльнулась, предвкушая представление. Жаль, что она его не увидит. Ведь когда все произойдет, раздосадованный и озлобленный Соломон вернется домой, то Фаины не должно быть в квартире. Но ничего, зато потом она будет там всегда!
И с этими торжествующими мыслями, которые ее подбодрили, она выбежала из флигеля, не забыла затворить дверь и ушла прочь.
Но если бы она осталась, то очень удивилась бы, увидев, что на этот раз план изменился. Милый братец, когда голубки-любовники встретились во флигеле, не полез на этот раз на крышу, а проскользнул в этот же флигель через дверь чуланчика, находившуюся в темном укромном уголке. Дверь эта почти никогда не открывалась, использовалась редко, через нее выносили мусор и остатки художественных поисков хозяина дома. Эмиль заранее смазал все петельки, чтобы не скрипело, прошмыгнул внутрь и притаился, невидимый для любовников, в темном уголке, коих во флигеле было предостаточно. Его позиция была безупречна.
Перфильева скрывала тяжелая штора, чуть отодвинув которую можно было без помех любоваться изумительным зрелищем, быть участником действа, а потом так же бесшумно испариться в дверь позади.
Но как бы подивились и Фаина, и Эмиль Эмильевич, если бы узнали, что не только они играют в прятки и гляделки. Что есть еще пара острых глаз, которая внимательно наблюдала за всеми участниками представления. Затаившийся Перфильев не слышал, как беззвучно крепкая рука приставила к двери чулана увесистое бревно, да так, что дверь подперлась намертво. Такое же приспособление, чтобы не открыть было изнутри, через несколько минут появилось и у двери флигеля.
Глава тридцать седьмая
Начало лета 1913 года
Перфильев замер в своем укрытии. Ему казалось, что он не дышит и слышит глухой стук своего сердца. Лоб вспотел, но он не шевелился, боясь шелохнуться.
Между тем спектакль, на который он явился зрителем таким оригинальным образом, начался. И через некоторое время Эмиль Эмильевич позабыл о своем страхе, настолько его ожидания оправдались. Герои-любовники предавались утехам, не подозревая, что доставляют удовольствие не только друг другу, но и еще одному участнику действа. Перфильев готов был улететь на небеса от возбуждения и мысли о том, что ненавистный благодетель явился перед ним в столь игривом виде. В его сознании уже мелькали картины того, как если бы втащить фотографический аппарат… Громоздко, шумно… А то славное могло бы выгореть дельце. И вот бы тогда Соломончик поплясал!
Между тем прелюдия подходила к концу, и парочка устремилась к ложу. Барышня первая нырнула в его необъятные недра и призывала Иноземцева скорее к ней присоединиться. Соломон Евсеевич малость замешкался в белье и, прыгая на одной ноге, тоже оказался под необъятным одеялом. Перфильев зажмурился от удовольствия, впитывая в себя все звуки и движения. Как вдруг возня под одеялом приняла какой-то нервный характер.
– Что ты щекочешься так сильно? – капризным голосом простонала девица.
– Это я хотел тебя спросить, – последовал несколько недовольный ответ.
Соломон хотел вновь приступить к лобызаниям, как нечто снова отвлекло его от любовной игры. Он обеспокоенно завозился в кровати. Барышня села и смотрела на него с удивлением.
– Да что ты там возишься, что ищешь?
Перфильев замер, недоумевая, где допустил оплошность. Что еще там? Перо от подушки колет или сено угодило случайно?