– Юлия Соломоновна, тут одно место надобно прочитать, чуток подправим? – мурлыкал Перфильев.

– Да, немного передохну, а то уже не чувствую пальцев! – Она откинулась на стуле, и руки повисли безжизненными плетями вдоль тела. – Читай, Эмиль Эмильевич!

Эмиль принялся читать. Почерк писательница имела чудовищный, даже когда писала медленно. Все буквы одинаковые. В гимназии каллиграфическое письмо оказалось самым трудным для нее предметом. Что удивительно, ибо девицы, в отличие от юношей-учеников, пишут старательно и красиво, но, видимо, Юлия во всем родилась с особенностями.

Эмиль, тем не менее, навострился читать этот мелкий неразборчивый почерк. И читал текст с одушевлением и выражением. Его мягкий голос, проникновенные интонации завораживали единственную слушательницу. Ей нравилось, как читал ее тексты Эмиль, самой ей давалось это хуже. Сюжет подходил к концу, последние страницы были полны необычайного драматизма и страсти. Слушая свой собственный текст, Юлия дрожала, ее глаза закрылись. Она пребывала там, в том мире, который создало ее воображение. Никакие земные реальности не могли сравниться с теми переживаниями, которые приносило ей творчество. Окружающий мир пропал, исчезли комната, дом, семья. И она не была Юлией, она существовала разом в душах всех тех людей, о которых писала. И это приводило ее в неописуемый восторг. Она чудесным образом обретала несколько жизней одновременно. Она любила, страдала, совершала немыслимые подвиги и предательства, погибала и рождалась вновь.

Волны неистового возбуждения невольно перекидывались и к Эмилю. Всякий раз он с изумлением и восторгом взирал на это переселение душ, как называла свое состояние сама сочинительница. И он был счастлив, восторг охватывал его душу, потому что в эти мгновения он принадлежал к касте избранных. Ему тоже дозволялось ступить на облака. Никому, никакому мужу, детям, папаше-издателю, этим людишкам, которые мнили себе, что они играют главную роль в жизни Юлии. Нет, им не было места на небесах, они не парили там. Их не приглашали в тесный круг новых друзей, которых видела и создавала Юлия. Только ОН имел право войти в круг посвященных!

Он ни за что не отдаст это право. Право владеть небожительницей! Никто, никто не посвящен в это волшебное таинство! Никто не вхож в колдовские чертоги! Только он здесь властелин! И Юлия принадлежит в эти мгновения только ему!

Савва просто смешон, наивно полагая, что он, его дети, семейные проблемы что-нибудь да значат в эти мистические мгновения. Ничто, ровным счетом ничто земное не сравнится с этим божественным полетом! Ему нет сравнения. Ему нет цены!

Он не отступится от своего положения. Ведь это только кажется, что он раб ее пера. Никто и не догадывается, что он, Эмиль, – истинный повелитель! Без него она как без рук, без того самого пера. Ей неведомы тайные нити его могущества. Да и он сам слабо их представляет, но он владеет ее душой и талантом. Следовательно, она принадлежит только ему. Вот истинная любовь. Любовь – всепоглощение. Поглощение божественного дара, таланта, без коего Юлия – не Юлия.

Бледная рука Юлии бессильно висела перед глазами Перфильева. Тонкие пальцы нервно подрагивали, иногда точно электричество пробегало по телу писательницы. Грудь вздымалась, дыхание, прерывистое, глубокое, выдавало ужасное волнение.

Что ж, телесная оболочка великой души принадлежит иному господину. Но разве это преграда? Нет преград для тех, кто на небесах стоит рядом!

Эмиль Эмильевич осторожно, едва-едва прикоснулся пальцами к руке. А что, если рискнуть, может, коварный Крупенин ошибается? Вдруг да и случится чудо и он, Перфильев, станет единственным повелителем Юлии, тайным и могущественным?

Рука писательницы осталась неподвижна, Юлия не почувствовала его прикосновения. Он взял ее пальцы в свою ладонь и сжал их, чувствуя, как безумная энергия перетекает и в его тело. Перфильев продолжал читать текст, но голос его становился все тише, они оба впали в состояние подобное тому, в которое гипнотизер вводит своих подопытных. Будто не ведая, что творит, Эмиль Эмильевич наклонился над сидящей Юлией, чуть помедлил и прильнул губами к ее устам. Несколько мгновений прошло. Перфильеву показалось, что он потерял сознание в эти мгновения, а когда открыл глаза, то натолкнулся на распахнутый взгляд Юлии.

Этот взгляд обрушил его с небес, а произнесенные слова ударили так больно, как будто он переломал себе хребет.

– Ты с ума сошел, Эмиль! – Ее голос показался ему хриплым от негодования. – Ты разум потерял?

– Прости, – он едва смог совладать с собой. – Я так увлекся текстом. Мне кажется, меня тут не было, это не я! Не ты! Я был в ином мире! Ты околдовала меня! Твое творение! Я потерял чувство реальности!

Писательница смотрела на него с сомнением и не верила ему! Ее лицо исказила гримаса отвращения, точно она съела некую дрянь. Юлия отодвинула стул и нехотя поднялась. Еще бросила на Перфильева изучающий, незнакомый, враждебный взгляд.

Боже милосердный! Один невинный поцелуй разрушил все? Все очарование их единения! Неужели Савва оказался столь прозорлив и коварен! О нет, ему недоступны такие тонкие материи!

– Уже поздно, – холодным отчужденным тоном произнесла Иноземцева.

Быстрыми движениями она принялась складывать написанное в аккуратную стопку. Эмиль ползал по полу, помогая ей. Она вручила ему рукопись, как всегда, для правки.

– Ступай уж. Устала, лягу, – и, не глядя, пошла из комнаты.