— Батя твой человек умный, правильный, — сказал Степан Кондратьевич. — Ладно. Бери, чего уж там. До вечера! И помни: Чижик бережного отношения требует. Мотоцикл — техника нежная, чувствительная. Он верная рабочая лошадка, а не скакун. Нечего на нём носиться сломя голову…

Дверь веранды распахнулась — на верхнюю ступень шагнула темноволосая хозяйка дома. Искавшие лазейку в дом мухи пугливо разлетелись по двору. Женщина замерла, пошевелила густыми бровями. Вне дома ей ничто не помешало грозно расставить локти. Она посмотрела на лысину своего мужа — Степан Кондратьевич ссутулился, будто под тяжестью её взгляда. Снова прицелилась глазами в звезду на моем берете. С высоты веранды ей смотреть на кокарду стало проще: не пришлось запрокидывать голову. Женщина тряхнула подбородками, пристально посмотрела на мужа.

— Я не поняла! — сказала она. — Кому это ты своего скакуна отдаёшь? А ты у меня спросил⁈

— Так… это…

Степан Кондратьевич дёрнулся, как от удара в бок; звякнул бутылками.

— Так это ж Лёньки Чернова старший сынок! — объявил он. — Из армии недавно вернулся. Защитничек!

— Лёнькин?

Женщина вновь сместила прицел на меня.

— Тот, что шампанское у тебя в люльке забыл? — спросила она. — Который к Варьке Павловой сватался?

Степан Кондратьевич закивал.

— Точно! Он! Его шампанское! Я же говорил! А ты мне не верила!

Мужчина втянул голову в плечи.

— А мотоцикл ты ему для чего даёшь? — спросила женщина. — С Варькой он, что ль, куда намылился? В ЗАГС её повезёт?

— Мальца в больницу он повезёт! — сообщил Степан Кондратьевич. — Захворал пацан-то! К дохтуру его надобно! Прям щас! Нету времени ждать! Нешто мы звери? Нешто не поможем? Мальцу-то?

Женщина повернула лицо к мужу. Величаво протянула к супругу короткую, но явно тяжёлую руку.

— Дай, — скомандовала она.

Степан Кондратьевич снова вздрогнул, безропотно протянул жене сумку с водкой. При этом он сердито сверкнул в меня глазами, словно обвинил в нарушении мужской солидарности. Женщина сунула руку в сумку, извлекла на свет газетный свёрток. Резкими движениями развернула бумагу, взглянула на бутылочную этикетку. Кивнула: не мне, не мужу — будто сама себе. Спрятала поллитровку «Столичной» и взглядом-сканером просветила мой пустой чемодан. Сжавшиеся в красноватую точку губы провалились в углубление между щеками и подбородками.

Женщина развернулась на месте и ушла в дом. Не попрощавшись. Вместе с сумкой (и с водкой).

Марлевая шторка затрепыхалась в дверном проёме.

Степан Кондратьевич выдохнул, стёр ладонью с лысины капли пота.