После намаза садовник ушел в господскую кухню за хлебом, а конюх взял Надира за руку, потащил в конюшню.

— Ты смотри у меня!.. — заговорил он строго. — Здесь не степь и не дикие горы… Веди себя приличней!

Смущенный Надир молчал, не зная, что ответить.

— Да, да, — продолжал конюх, нахмурившись. — Я все заметил, и ты не прикидывайся… Аллах покарает тебя, если ты вздумаешь обидеть Амаль. Всемогущий бережет и направляет ее шаги. Она у нас святая!

Любовь! Ее не надо искать, за ней не приходится бегать. Она сама находит человека незаметно, властно охватывает его душу и делает все, что ей захочется. Особенно жестока она к тому, кто впервые вкушает ее муки и радости.

Так случилось и с Надиром. Он чувствовал, что встреча с Амаль принесла ему что-то, еще не изведанное, сладкое, волнующее. При мысли о ней у него трепетало сердце. Имя ее звенело в его ушах нежным колокольчиком. Заслышав чьи-то шаги, конюх оборвал разговор и выглянул из конюшни. Это вернулся Саид.

— Горячие лепешки? — обрадовался Дивана, окидывая жадным взглядом хлеб в руках садовника.

Саид кивнул головой. Конюх взял в руки лепешки, и лицо его омрачилось. Они были черствые, твердые, как засохшая глина.

— Вот так всегда! Ни ночью ни днем не имеешь отдыха и покоя! Как осел таскаешь навоз, чистишь лошадей, делаешь кирпичи для разрисованных особняков, бережешь покой гарема, отгоняешь шакалов, чтобы они не выли, а тебя хоть бы раз покормили свежим хлебом!

Надиру было не до еды, и конюх, не найдя сочувствия, мрачно буркнул:

— Эх, парень, не понять тебе нашей жизни! Ты вырос в горах свободным, как птица. Над тобой было только небо аллаха. — Он поднял голову кверху и запричитал: — О аллах, я устал жевать черствый хлеб, а когда его помочишь в чае, он делается таким невкусным!

Саид молча слушал эти стенания. За завтраком, обращаясь к Надиру, он сказал:

— Я доложил о вас хану… Хан-саиб распорядился, чтобы по ночам ты охранял сад, а днем помогал мне.

Конюх лукаво подмигнул Надиру.

— Ты что, недоволен? — спросил Саид, заметив замешательство Надира.

— Как вам будет угодно, — уклончиво, но покорно ответил юноша.

— Ничего не поделаешь, сынок: простого человека кормят его руки. Мать поедет в горы, к отарам. Сейчас там варят брынзу. Она поработает месяца три и вернется.

Отъезд матери Надиру и вовсе пришелся не по душе. Ему не хотелось расставаться с нею. Саид словно угадал его мысли.

— Ты не грудной ребенок, поживешь и без нее. Тебе доверяют винтовку, сын мой, ты должен гордиться этим.

— Да умеет ли он стрелять-то? — язвительно буркнул конюх.