— Спасибо. Большое спасибо. — Я хватаю заглушку и опускаюсь на корточки перед Бонни. — Там, в тире, нам нужно закрывать уши, солнышко. Когда стреляешь, звук очень громкий, без них будет больно ушам.

Она кивает и протягивает руку. Я даю ей заглушки. Она их надевает, я следую ее примеру.

— Идите за мной, — говорит Джаз.

Мы входим в тир. И я сразу ощущаю этот запах. Запах дыма и металла. Не существует ничего на него похожего. Я с облегчением вижу, что в тире никого нет.

Я жестами поясняю Бонни, что ей следует стоять у стены. Джаз смотрит на меня и вставляет обойму. Он кладет пистолет на деревянную стойку перед мишенями. На этот раз в глазах холод. Затем Джаз улыбается и уходит. Он понимает, чего я хочу.

Я оборачиваюсь к Бонни, улыбаюсь. Она не отвечает на улыбку. Только пристально смотрит на меня. Она понимает: я собираюсь совершить что-то очень важное.

Я устанавливаю мишень в виде человека. Нажимаю на кнопку и слежу, как противник удаляется от меня. Наконец он становится не больше игральной карты.

Сердце готово выскочить из груди. Я дрожу и потею.

Смотрю на «глок».

Гладкое черное орудие смерти. Одни возражают против его существования, другие находят его прекрасным. Для меня пистолет был продолжением моей руки. Пока не предал.

Это «глок» 34-го калибра, с дулом в 5,32 дюйма. Весит он около тридцати трех унций с полной обоймой. Он стреляет 9-миллиметровыми пулями, емкость обоймы — 17 пуль. Спуск курка в немодифицированном варианте — 4,5 фунта. Я знаю все эти механические данные. Я знаю их так же хорошо, как знаю свой рост и вес. Теперь вопрос в том, сможем ли мы примириться, эта черная птичка и я.

Я тяну к пистолету руку. Пот катит с меня градом. Я сжимаю зубы и тяну руку дальше. Я вижу глаза Алексы, ее округлившийся рот, когда моя пуля, пуля, выпущенная из моего пистолета, пронзает ей грудь и вынуждает замолчать навеки. Эта картинка крутится и крутится в моей голове, подобно фильму, конец которого склеили с началом. Выстрел и смерть, выстрел и смерть, выстрел и конец света.

— Черт бы тебя побрал, черт бы тебя побрал, черт бы тебя побрал!

Я не знаю, на кого я кричу: на Господа? на Джозефа Сэндса? на себя? на пистолет?

Я хватаю «глок» и стреляю. Черный металл дергается в моей руке: бам-бам-бам-бам.

Я слышу щелчок пустой обоймы. Я трясусь и плачу. «Глок» не выпал из руки. И я не грохнулась в обморок.

«Добро пожаловать назад». Мне кажется, я слышу этот шепот.

Я трясущейся рукой нажимаю кнопку, и мишень ползет ко мне. Она приближается, и то, что я вижу, наполняет меня восторгом и печалью. Десять выстрелов в голову, семь — в сердце. Я попала туда, куда хотела. Как всегда.

Я смотрю на мишень, на «глок» и снова чувствую радость и печаль. Я знаю, что стрельба теперь не будет для меня наслаждением, как было раньше. Слишком много за этим смертей. Слишком много скорби, которая не притупится никогда.

Но ничего страшного. Теперь я знаю то, что хотела узнать. Я снова могу держать пистолет. Любить его не обязательно.