– В чем дело? – бешено спрашивает Хосе.
– Диего… – говорит Максим, давясь от хохота. – Диего было бы смешно.
Его смех переходит в рыдания, и Хосе какое-то время смотрит на него мертвыми глазами, а потом изо всех сил бьет по лицу.
Максим сидит на земле, глотая теплую кровь, текущую из разбитого носа, и все еще смеется.
Завопил в хижине младенец, женский голос затянул успокаивающую, заунывную мелодию. Максим узнал колыбельную, которую пели когда-то и ему. Он прикрыл глаза, задремывая, но тут рядом зашуршала под ногами трава, и к костру подошел один из молодых воинов.
– Кавима тебя звал.
Максим неохотно поднялся и пошел за ним. Хижина Кавимы стояла на отшибе. Подойдя к ней, индеец тихо вскрикнул и ускорил шаг. Максим заспешил следом. Кавима лежал перед входом на одеялах, и, видимо, спал – его глаза были закрыты, а грудь тяжело, но мерно вздымалась. Звенящее облачко москитов вилось над лицом, несколько насекомых впились в руки, но он не реагировал на них. Над Кавимой стоял, оскалившись, Хосе, и его пальцы сжимались и разжимались, будто птичьи когти. Не слыша шагов Максима и воина, он быстро посмотрел по сторонам и жадно склонился над стариком.
– Ты что, Хосе? – испуганно воскликнул Максим. Тот посмотрел на него, как на пустое место. Подбежавший молодой индеец крепко схватил Хосе за локоть и оттолкнул от хижины. Увера обмяк и сгорбился, будто став меньше ростом, хищное напряжение исчезло. Не говоря ни слова, он пошел прочь, его руки безвольно свисали, как у большой исхудавшей обезьяны. Индеец, недобро бормоча под нос, двинулся следом.
Удивленный и встревоженный, Максим обернулся к Кавиме. Тот лежал с широко раскрытыми глазами. Неизвестно, заметил ли он Хосе, но сейчас явно был в сознании.
– Говорят, вас вернулось двое из четверых, – сказал он, пристально глядя на Максима.
– Да, – ответил тот, сглатывая.
– Двое… Но все-таки вернулись. Значит, я был слаб… – теперь Кавима говорил будто бы сам с собой, и Максим, хоть и не понимал, о чем идет речь, не решался перебивать его. – Значит, это была слабость, а не здравомыслие. Но мне позволено исправить…
Кавима поманил крючковатым пальцем. Максим присел рядом с ложем и склонился над стариком.
– Он отдал тебе волшебную вещь.
Максим вздрогнул: с тех пор, как они вернулись в поселок, Хосе заговорил впервые.
От былой лихости Увера не осталось ни следа. Хосе ссутулился и двигался осторожно и напряженно, будто каждое движение причиняло боль. Сейчас он сидел у костра, обхватив колени руками, и неотрывно смотрел в огонь. Узкое лицо Хосе густо заросло щетиной, в которой пробивалась седина, глаза ввалились. Сейчас он смотрел на Максима так, будто очнулся от глубоко сна и не может понять, где находится.
Максим молча кивнул.
– Что она делает, эта штука? – вяло спросил Хосе.
– Морок… Она наводит морок, – ответил Максим. – Показывает то, чего нет. Может быть, то, что могло бы быть… Кавима сказал, что это плохая, злая вещь.
– Тогда зачем он отдал ее тебе?