– Да, – сказала Товис. – Они могут стать докучными.
Гвалт хмыкнул: – Мы спасли им жизни. Это ничего не стоит?
– Стоит многого, разумеется. Но, солдат, даже благодарность со временем вянет. Особенно когда благодетели нависают над вами, как топор палача.
Гвалт скривился и кольнул Деррига кончиком меча. – Мне его отгонять или как? – спросил он.
Бородатый солдат в шлеме вроде бы что-то прожевал. – Решать моей Королеве.
– Отменяю последний приказ, – бросила Яни Товис. – С Брюллигом позже разберемся.
– Как же, чертово отродье! – оторвался от стенки Брюллиг. – Адъюнкт Тавора Паран, я ищу вашей защиты. Я сотрудничал с вами с самого начала. Самое меньшее, чего я заслужил – сохранение жизни. Отправьте меня на материк, если вам угодно. Все равно, где помереть – только не в лапах этой женщины!
Шерк Элалле улыбнулась, глядя на глупца.
Голос Таворы стал холодным: – Тряс Брюллиг, ваше содействие было должным образом отмечено. Вы заслужили нашу благодарность. Однако вспомним, что острову угрожала неминуемая гибель под ледяными полями – которую мы предотвратили и продолжаем предотвращать. Возможно, Королеву порадует, что дольше мы здесь оставаться не намерены.
Брюллиг побледнел. – Но как насчет льдов? Если вы уйдете…
– Когда наступит жаркое лето, – ответила Тавора, – угроза уменьшится. В буквальном смысле.
– Что же задержало вас здесь? – спросила Яни Товис.
– Мы ищем лоцмана по реке Летер. Чтобы идти на Летерас.
Снова наступило молчание. Шерк, наблюдавшая, как никнет Тряс Брюллиг, нахмурилась. И огляделась. Все глаза устремлены на нее. Что сказала Адъюнкт? О. Река Летер и Летерас.
И лоцман для флота вторжения.
– Чем это пахнет? – внезапно спросил Наоборот.
Шерк скривила губы: – Думаю, Странник пёрнул.
Глава 18
Мать любила его руки. Руки музыканта. Руки скульптора. Руки художника. Увы, они должны были бы принадлежать кому-то другому, ибо канцлер Трайбан Гнол лишен подобных талантов. Однако его любовь к собственным рукам, пусть смешанная с привкусом иронии – телесный дар без возможности подобающего использования! – с годами делалась только сильнее. В некотором смысле они стали его шедевром. Погрузившись в раздумья, он созерцал их причудливые, полные грации и элегантности движения. Никакой художник не сумел выразить истинную красоту этих бесполезных инструментов. В этих мыслях таилось немало горького, но он давно научился мириться с горечью.
Но сейчас совершенство исчезло. Целители сделали все, что могли – но Трайбан Гнол видел, как искажены некогда безупречные линии. Он все еще слышал треск костей пальцев, измену того, что любила мать, того, чем она тайно восхищалась.