— Понимаю. Вы хотите сказать, что на меня падает подозрение. Мне нечего опасаться.

— Значит, вы тоже думаете, что это сделал Сойк? — неожиданно спросил Бэрд.

— Сойк? — удивился Грехем. — Почему Сойк? Разве я говорил что-нибудь подобное?

— Нет. Но так считает ваш шеф.

— Хэксли? Если хотите знать мое мнение, то менее всего вероятно, чтобы это сделал Сойк.

Он замолчал и задумался. Взгляд его погас и сделался отсутствующим. У Бэрда невольно возникло ощущение, что Грехем мгновенно переместился в какой-то иной мир. Однако он терпеливо ждал. Наконец Грехем возвратился к разговору.

— Если здесь кто-нибудь из нас действительно настоящий ученый — так это именно Сойк. Для меня наука тоже многое значит. И кое-что у меня тоже получается и, смею сказать, — неплохо. Но Сойк! Ему все дается удивительно легко. Понимаете, самые трудные задачи он решает просто играючи. Это прирожденный теоретик. Нет, Сойк не мог… — Грехем некоторое время подбирал подходящее слово, — похитить решение.

«Странно, — подумал Бэрд. — Хэксли говорил мне о Сойке совсем иное…»

Потом спросил вслух:

— Скажите, а что делал Девидс, когда вы были у него?

— По-моему, пил чай.

— А вы не заметили — на столе у Девидса лежали какие-нибудь бумаги?

— О, вы не знаете Девидса. Он был, что называется, аккуратист. Девидс не стал бы пить чай, не спрятав всех своих бумаг.

Бэрд узнал все, что хотел, но не спешил уходить. Грехем произвел на него впечатление думающего человека. И довольно искреннего. С ним стоило поговорить на отвлеченные темы. В частности, он мог бы помочь комиссару лучше понять Сигрена.

Но Бэрд медлил, обдумывая, как лучше подступить с ним к Грехему. Когда он слушал магнитофонные записи, у него сложилось впечатление, что у Грехема сильнее, чем у других теоретиков, развито чувство товарищества. Об этом говорил и тот энтузиазм, с которым он только что выступал в защиту Сойка. И Бэрд решил сыграть именно на этом. Правда, Хэксли обрисовал Грехема мрачным, нелюдимым затворником. Но это могло быть его субъективное мнение — во всяком случае, личное знакомство ничего такого не обнаружило.

— Вы могли бы мне помочь, господин Грехем? — приступил к делу комиссар. — Не скрою, что речь идет о вашем сослуживце — Сигрене. И от этого многое зависит.

— Я сделаю все, что смогу, — сказал Грехем, хотя в его голосе и прозвучала некоторая настороженность.

— Видите ли, насколько я понял, господин Сигрен — человек весьма религиозный. И я хочу разобраться в том, каким образом это может совмещаться с физикой.

— Ах вот что, — Грехем произнес это с заметным облегчением. — Ну что ж. Скажу вам, что и сам вполне допускаю существование бога, ну, разумеется, не в виде всемогущего старца с сиянием вокруг головы, а как некую высшую силу, организующую материю.

— А разве материя не организует себя сама? — спросил Бэрд, припоминая кое-что из тою, над чем он задумывался в молодости.