— Папуль, — шагаю вперед и крепко наматываюсь ему на шею, как когда-то в детстве. Папа крякает — но стоически выдерживает мой рывок. Улыбается довольно, и сам обнимает в ответ крепко-крепко.

Спиной чувствую спокойный теплый взгляд Чеза.

— Проходите, располагайтесь. Угостимся сегодня первым шашлычком, у Дарьи Сергеевны по такому случаю ягненка выпросил — довольно усмехается отец.

— Спасибо, Виктор Анатольевич, мы тоже не без ничего, — Чез шагает вперед, крепко пожимая руку отцу.

С удивлением замечаю, как после этого он открывает багажник и принимается выгружать сумки — ой, вот явно больше, чем мы собирали. Прохиндей, и что он туда напихал, хотелось бы мне знать?

Впрочем, долго раздумывать мне не приходится — вижу фирменные марки известных зарубежных брендов, в том числе продуктовые. Чего тут только нет!

— С ума сошел? — тихонько дергаю Чеза за рукав, когда отец скрывается за дверью нашего домика. — Ты там половину магазинов скупил?

— Почему не порадовать хорошего человека, когда мне это ничего не стоит? — пожимает плечами Чез. — Да и вкусная еда изрядно смягчает характер, — подмигивает мне хулиганисто.

— Бараньи ребрышки, отбивные, цыпленок… скажи честно, ты просто вызвал из Италии всю свою семейку, а? — шутливо замахиваюсь упаковкой салфеток. — Потому что мы все это точно не съедим, побойся Бога, Чез!

— Это у тебя просто ещё аппетит не разыгрался, — хмыкает этот совершенно бессовестный мужчина.

Мы перетаскиваем по очереди сумки в дом — причем тяжести мне поднимать категорически не разрешают. А отец смотрит на все это безобразие, трет щетину на подбородке и задумчиво хмыкает, явно что-то уже прикидывая про себя! Те мы ещё конспираторы… вернее, прекрасно понимаю, что Чез делает все это специально, но никак не могу этому противостоять. Хотя и стараюсь сдерживаться, но…

И птички поют уже по-весеннему, и день солнечный, можно даже без шапки гулять, и вообще… Во дворе уже стоит мангал — даже два мангала. Один папин, старенький, но любовно обновляемый каждый год, а второй — наш, новый, который Чез привез, заявив, что на такую компанию надо сразу жарить на двух мангалах, ибо он своих прожорливых родственников знает очень хорошо.

Я как раз убирала продукты — в числе которых обнаружила и икру, и три каких-то вида колбасы, и балычок, и ветчину, и даже сало — прямо с рынка, свежее, когда папа неслышной тенью замер в дверях и тихо кхекнул.

Посмотрел на меня внимательно, задумчиво, поманил пальцем. Мы молча вышли через заднюю дверь в сад. Отсюда было слышно, как Чез с отнюдь не итальянской сноровкой колет дрова и возится с мангалом, периодически экспрессивно ругаясь — благо, что на том же итальянском.

Ух, какие интересные вещи он скрещивает между собой!

В саду было тихо, деревья ещё были лысые, трава только-только вылезала из-под снега — ещё рыжеватая, обмороженная, но уже полная сил и жизни… Пахло пожухлой старой листвой, теплой землей, солнцем, и чем-то едва уловимым — ярким, светлым, щемящим — из детства.

Мы остановились около большой березы — на участке хватало и других деревьев, а в дальнем конце от дома и вовсе был маленький лес из рябин, дубков, осин, лип, тех же самых берез… Помню, как в детстве обожала кататься на маленькой гибкой рябине — забиралась на неё — с моим-то куриным весом, хваталась за кончик ствола и бесстрашно прыгала с ним вниз — дерево пружинило, подгибалось — и я оказывалась на земле — довольная и хохочущая, а потом отпускала своего коняшку, чтобы дерево снова выпрямилось.

Улыбнулась своим мыслям. Папа улыбался в усы. Да, он тоже помнил.

Похлопал по карманам — сигареты искал, а ему сейчас нельзя! Не нашел, болезненно скривился, фыркнул.

— Па-ап! — строгое.