Немного погодя Цодек Штупер подсел к Шмулю-сквирянину и начал ему повторять все сказанное утром. Шмуль сквирский слегка качал своей большой головой и иногда добавлял:

— Да, да, да.

Однако Цодек Штупер не был уверен, выслушает ли его Шмуэль. Когда Шмуэль поддакивает головой, он тогда смотрит на часы и что-то про себя считает.

— По-понимаешь, Шмуэль, им-м-менно те парни, те главные остались. Лу-лу-лучшие ве-вещи остались. Ско-сколько мы едем, а о-они не догоняют нас. Или я знаю? Так себе. Е-едется вместе. Бо-большой коллектив… — и вдруг раздраженно выкрикнул: — Смо-смотри, чего ты смотришь на часы?

Шмуэль цокнул языком и значительно пошевелил пальцами:

— Ты не понимаешь, братец? Тут особый интерес. — Шмуэль начал постепенно рассказывать свою историю и заглушил ею Цодекову; сначала тихо, а когда начали подходить новые слушатели — громче.

Уже несколько станций проехали, а Шмуэль все еще испытывает свои часы, настоящие «загряничные» часы. А они опаздывают, а они опаздывают, а ведь часы эти только что из рук часовщика.

Перед выездом Шмуэль зашел к Леве Кривому, часовщику (это такой часовщик, что к нему в Сквир едут отовсюду ремонтировать часы), и попросил его, чтобы тот посмотрел и почистил его мозеровские часики. Это не шутка, Шмуэль едет в Биро-Биджан. Там не только нет часовщика, а даже не знают, что такое часы.

Шмуэль — значительная персона в своем местечке. Все время он был сторонником большевиков и их власти. Вот эта метка на голове от «белой» пули, которая попала в его череп; вошла внутрь, перемешала все мозги и нервы, а потом вышла снизу, около шеи. От этого теперь часто шумит у него в голове.

Когда в Сквире организовался местечковый совет, то Шмуэль был там отчасти за секретаря, отчасти за курьера. Потом он «замарался» из-за нескольких пудов хлеба, которые ему не следовало покупать. А последнее время он столярничал, а когда и плотником был, — как кустарь.

За всю свою жизнь Шмуэль ничего не просил. Но если уж доводилось ему обращаться к кому-нибудь, то уже тот никогда не отказывал.

Сейчас, когда Шмуэль попросил Леву посмотреть часы, Лева пошутил. Сказал, что в часиках не хватает «спруджинки». Но Шмуэль знал, что Лева все ему сделает, как положено, и починит, и был в этом уверен. А вышло, что от станции Ряжск часы уже начали капризничать. Потом Шмуэль сверил их в Кензино, в Пензе и дальше, а часы опаздывают не больше и не меньше, чем на целый час. Может, они где остановились, часы. Ага, а как же они сами снова пошли. Очевидно, они просто опаздывают, и точка.

— Да не отсохла бы у него другая нога, у этого кривого часовщика…

— Ай, какая мудрость! Ведь в Пензе солнце вращается иначе. Потому и в Бербиджане солнце вращается так, что оттуда в Америку перебраться — раз плюнуть.

Все знает он, Зелик-сапожник. Да и про Биро-Биджан он знает года, наверное, два, а то и все три. А что, разве нет? Если так, то никто газет не читает. Он сам тоже не читает. Он не рабкор. Но про Сибирь он уже давно слышал. А про страну там для евреев он тоже давно слышал.

— Всегда у него такая удача: про все он знает давно. Про царскую армию он знает. Про Красную армию знает. Про все на свете знает.

Зелик ничего не отвечает. Он с безразличным видом подвигается к окну, вытаскивает из глубокого кармана резиновый кисетик с махоркой и сворачивает цигарку. Потом оборачивается и спокойно отвечает, что не любит, когда сопляки встревают, куда не следует. Хорошее дело. Лейзер уже учит его. Потому что Лейзер, когда пошел в Красную армию, был тогда пистолетом 16 лет. Хотя и вышел из него здоровый мальчишка. Но и упольне сознательным не был. Лейзер пошел больше ради галифе с кантами. А Зелик, уйдя с большевиками, был уже «упольне сознательным». Потому сапожник 38 лет не может быть лодырем.

То еще тогда, когда комиссар подумал про него, что он шпик и посадил его вместе с деникинским офицером, а он, Зелик, все у офицера выспросил, то уже тогда комиссар — Тихонов звали его, — с большим шрамом на высоком лбу, сказал, что пошлет Зелика в Бербиджан. Зелик только не очень хорошо помнит: или Бербиджан, или Азбиджан.

— Что вы несете? Чтобы вот человек говорил и сам не знал что! Всегда он все путает.

Но Зелик на это не отвечает. Он знает, что говорит. Он слегка качает головой с изможденным лицом, обрамленным седоватой бородкой, сосет свою цигарку и мурлычет себе под нос, что он хорошо знает. Если бы то другие так знали.