Это правда, и хотя Сигна злилась, что он солгал, но все же чувствовала облегчение, что он остался с ней, и неважно, в каком образе, потому что Блайт все еще была жива. В конце концов, только это имело значение.
Он встал и взял ее за руку.
– Не стану притворяться, что понимаю, через какие трудности тебе пришлось пройти, поскольку я не был рожден, как ты, и никогда не был человеком. Но я буду здесь, с тобой, на всем пути, надеясь…
– Надеясь на что?
Звезды сияли позади него так же ярко, как его серебристые глаза. Даже луна, казалось, притянула ее ближе к нему, когда он спросил:
– Надеясь, что ты будешь моей?
Ангел смерти однажды сказал, что судьбы людей предопределены, и Сигна задумалась, может она наконец смотрит своей судьбе в лицо. Она так долго сопротивлялась этому. Боролась с собой – и как же устала от борьбы. Устала притворяться. Устала переделывать себя и убегать от всего, что дарило чувство покоя и целостности. Устала от вопросов, головоломок и размышлений.
Она просто… хотела
Теперь она знала, кем является, и больше не станет прятаться. Она – жнец, Ангел смерти. Тьма – ее новый дом.
Она переплела их пальцы.
– Мы больше не будем одиноки.
Глава 46
Блайт шла на поправку медленно.
Такой участи Сигна не пожелала бы никому. Кузина проводила дни в агонии, свернувшись калачиком в постели, едва дыша и ничего не видя. Ночи на грани смерти, натянутая на хрупкие кости кожа, безвольные конечности. Сигна и Элайджа сменяли друг друга возле ее кровати, иногда рассказывая истории. Иногда болтая о лучших днях. А иногда Сигна просто тихо сидела рядом, уставившись в угол комнаты, пока Блайт спала, и верила, что нужно лишь набраться терпения.
И вот появились признаки улучшения. Через две недели прекратилась рвота, и одним поздним зимним утром Блайт смогла сама подняться с кровати, чтобы полюбоваться на снегопад за окном. Как новорожденный жеребенок, она с трудом держалась прямо. Но если Сигна чему и научилась за свою одинокую жизнь, так это терпению. И пока она ждала, чтобы старый родительский дом, Фоксглав, подготовили к ее прибытию, у нее не было ничего, кроме времени.
Первые несколько месяцев Блайт нехотя принимала помощь и настаивала, чтобы Сигна быстрее уехала, поскольку ей уже исполнилось двадцать и она унаследовала состояние. Утверждала, что не желает быть обузой и не нуждается в помощи. Но к тому времени Сигна уже поняла, что все это пустые разговоры, и поскольку сама слишком много времени провела в одиночестве, желая обрести близкого человека, отказывалась покидать Блайт. Потребовалось много дней, чтобы она прибавила в весе, и силы начали возвращаться к ней. Но ранней весной Блайт уверенно встала на ноги и вышла погулять без посторонней помощи.
Элайджа невероятно радовался за дочь, с которой не сводил глаз. Вечеринки в Торн-Гров полностью прекратились, сменившись совместными прогулками в саду. Сигна никогда бы не догадалась, что отец и дочь так похожи, если бы лично не наблюдала за ними каждое утро за завтраком. Они оба выходили в тапочках к столу и громко расхваливали любую булочку, которую ели. Однажды Блайт потребовала, чтобы Уорик пригласил кухарку, которая смеялась, раскрасневшись, пока слушала, как они с отцом болтают о том, что к следующему чаю у них просто обязаны быть лимонные, розовые или шоколадные булочки.
Теперь они стали такими радостными и энергичными, что Сигна не сразу привыкла. Казалось, словно кто-то взял метлу и вымел всю паутину и темноту, отдернув занавески и впустив солнечный свет.
Не проходило и дня, чтобы они не думали о Лилиан, так же как и Сигна каждый день думала о Перси и его судьбе. Она несла бремя этих знаний, не желая разбивать сердца Блайт и Элайджи, когда они только начали возрождаться. И Перси, и Лилиан навсегда покинули Торн-Гров.
Жизнь в поместье налаживалась, но оставалось еще кое-что, о чем Сигне нужно было позаботиться.