— Ах, как вы чувствительны! А имбирные орешки (ginger nuts) вы знаете? Вот они и есть мои любимые.

На свет появилась маленькая записная книжка и серебряный карандаш мистера Белкина.

— Скажите по буквам, пожалуйста!

— G-i-n-g-e-r… — Поглядев через его плечо, она увидела, как он пишет тесным косым почерком «Jinjer nutts».

На лестнице послышались громкие шаги.

— Клянусь, это Беатрис, — сказала Эйлин. — Вы никогда не запираете дверь?

— Запираю, когда я один, но когда со мною юная леди… — Он положил ей на плечо руку, полную, теплую и твердую, и улыбнулся очень по-доброму.

Словно молния, вырвавшаяся откуда-то из самых ее глубин, пронзило Эйлин это прикосновение.

— Что? — хрипло спросил он, хотя Эйлин не сказала ни слова.

Властный стук в дверь дал мистеру Белкину время лишь на то, чтобы убрать руку. Беатрис не вошла в комнату — она вторглась в нее.

— А вы знаете, что строго запрещено не давать людям спать ночью стуком машинки? — пролаяла она.

Эйлин устрашило свирепое выражение ее лица, но мистер Белкин был непроницаем.

— Полагаю, она не может стучать, когда на ней надета крышка, — сказал он, взглянув на закрытую машинку.

— Про машинку говорят it, — резко ответила Беатрис. — В английском языке неодушевленные предметы среднего рода. — Но она все же присела, когда мистер Белкин придвинул ей стул.

— Вечно я забываю. Но почему же про sheep говорят «она»?

— Потому что sheep одушевленные — они едят траву и рожают ягнят, — объяснила Эйлин.

— Я имел в виду те sheep, которые на море, а не ship[35] которые едят траву и рожают ягнят.

— Низ обозначен верхом, чтобы избежать путаницы, — произнесла Беатрис.

Мистер Белкин покраснел, но рассмеялся вместе с девушками.

Было выпито порядочно чаю, и печенье съедено до последней крошки, но разговор не клеился. Шумно зевая, Беатрис сняла очки и протерла их сложенным платком.