Мозг запаниковал и принялся метаться по железной клетке подобно взбешённому цирковому зверю. Сколько сейчас?! Я рефлекторно выпучил глаза и впился взглядом в индикатор времени, будто тот мог пойти мне навстречу и хотя бы ненадолго сбавить обороты, но он беспристрастно показывал пугающую комбинацию цифр 10:57. Поезд остановился, и я опять оказался на холодной платформе «Краснопресненской» – сознание автоматически активировало эффект дежавю: вылетев из ненавистного вагона, я вновь оставил в нём её – мою незнакомку, безымянную спутницу, хитро улыбающуюся уголками красивого рта. Но позади не было никого и ничего, кроме хаоса воспоминаний.

Поезда на противоположной стороне платформы тоже не было: словно пловцы, стоящие у самой кромки глубокого бассейна, люди переминались с ноги на ногу и посматривали на грязно-оранжевую голограмму часов, парящую слева над аркой в тоннель. И этот импровизированный заплыв должен был состояться только через… десять минут! Сука, какого чёрта?! По словам бездушного AI-голоса, вещающего из динамиков, задержка была вызвана «запланированными техническими работами», но каждый из пассажиров подземки знал, что киберпоезда в наше время опаздывают только в случае, если произошло что-то совсем невесёлое. Скажем, кто-то не справился с грузом проблем и прыгнул под колёса. Но в ту минуту меня мало интересовало чужое горе. Я был как никогда зол – в первую очередь на этого эгоиста-суицидника, а вместе с ним и на всё чёртово метро, его тупорылых пассажиров, сотрудников, строителей, заказчиков и инженеров. А ещё на собственную корпорацию, моих сегодняшних адресатов (на каждого в отдельности и всех сразу) и уже в последнюю очередь – на себя самого. Злоба эта стремительно разъедала меня изнутри подобно химраствору, залитому в хлипкий пластиковый сосуд.

Лишь один человек в этом паршивом мире не вызывал чувства непреодолимой ненависти – утренняя незнакомка. Она, будто свет в конце тёмного подземного тоннеля (да, банальность, но более подходящей метафоры тут не придумаешь, как ни крути), вселяла надежду в мою мрачную, беспросветную жизнь, несущуюся на бешеной скорости по бесконечному десятому кругу ада. Словно слыша эти невесёлые мысли, люди вокруг всё сильнее сжимали меня в плотное кольцо – как разлагающиеся зомби, чувствующие запах живой плоти и идущие на её безмолвный зов. С каждой секундой платформа наполнялась всё новыми мертвецами, всё дальше и дальше оттесняющими меня к краю платформы, – казалось, ещё чуть-чуть, и я буду скинут прямо на холодные стальные рельсы, неумолимо раздавлен уже воющим где-то вдалеке железным подземным зверем. Стало трудно дышать. Я вспомнил случавшиеся в раннем детстве приступы клаустрофобии; и родители, и няня знали, что попытаться упросить Антошу подняться на лифте – занятие бессмысленное: я недоверчиво улыбнусь, дерзко выпалю «Побегать!» и взлечу вверх по лестнице, сколько бы этажей мне ни предстояло покорить… Чёрт, и почему все эти рандомные мысли лезут в башку именно тогда, когда нужно максимально сосредоточиться?

Поезд вырвался из вечной тьмы и зазвенел миллионами ржавых деталей в нескольких сантиметрах от моего уха. Я балансировал на краю смертельного обрыва сродни подпитому эквилибристу – каким-то неведомым образом умудрялся держать равновесие, но в любую минуту мог потерпеть сокрушительное фиаско на потеху публике. Осознание собственного положения и ветер, гонимый подходящим составом, вернули меня к жизни, охладив беспокойный разум.

Когда поезд, окончательно затормозив, раскрыл свои стальные челюсти, толпа хаотично влезла внутрь – и я вместе с ней. Мозг пульсировал, как перегретый поршень. Во рту усиливался вкус желчи – снова дико хотелось пить, но свою бутылку я уже опустошил. Часы показывали предательские 11:07. Тяжело дыша, я обхватил голову руками. Нужно было успокоиться.

Что они со мной сделают? Оштрафуют? Уволят? Выжгут сетчатку? Что бы я сам сделал с неизвестным мне курьером, пребывая в должности начальника департамента доставки или как там его называют? Никогда не видел этого мудака и даже не знал его полного имени – лишь инициалы М.Т. («Мудак Тупой?») и витиеватую электронную подпись, которая была указана в удалённо завизированном мной трудовом договоре. Но зато отчётливо понимал: он существует, он наблюдает за каждым моим шагом и он явно недоволен происходящим с курьером № 2811 (таков серийный номер моей линзы, отображаемый в правом нижнем углу глаза при перезагрузке системы).

Поезд растягивался в пространстве и времени подобно прочной каучуковой резине. Раза два он даже останавливался посреди пути и глушил кряхтящий тяжёлый двигатель. Кто знает, для чего нужны эти долгие паузы? Быть может, чтобы добить последнюю надежду опаздывающего пассажира?

Но вот она, станция. На часах уже 11:14. Так сильно я ещё никогда не опаздывал. По регламенту, де-юре, опоздание исключалось вовсе. Де-факто курьеры нашей компании задерживались максимум на пять-семь минут, но то были редчайшие исключения, которые грозили лишением суточного или даже месячного оклада, а иногда и увольнением без права на восстановление (это означало, что ни одна приличная корпорация тебя больше не наймёт, ну а в бюджетку не возьмут тем более). Я же опоздал на пятнадцать минут. Ничего хорошего мне за этот мегафейл не светило.

Сокрушённо добрёл до центра зала и огляделся по сторонам. Камеры наблюдения крутили юркими головами, туда-сюда семенили одинокие, сосредоточенные на невидимых пунктах назначения люди, но не было никого, кто ждал бы моего визита и информации, которой я обладал. По-прежнему ужасно хотелось пить, но горечь желчи трансформировалась в другой вкус – вкус утраты всей моей жалкой, но более-менее стабильной жизни, которую я сегодня так мастерски проебал.

Тут на экране хрусталика появилась иконка вызова, и в голове успокаивающе завибрировало. Зная, что этот вызов покоя мне не принесёт, я тяжело вздохнул, облизал пересохшие губы и принял его.

– Что случилось, Антон?

Наталья. Безжизненная нейтральная интонация. Какие эмоции она скрывает? Да никаких, просто машинное равнодушие, подумал я с иронией и грустью, так же сухо ответив:

– Поезд останавливался.

– Вы же понимаете, что это не объяснение?

Я промолчал.

– Почему вы вернулись на «Краснопресненскую»?

– Ошибся платформой.

– Как такое могло произойти?

– Не знаю.

– Антон, ответьте.