– Я когда-то знавал Ивана Дмитриевича. Встретиться хочу, подарок привёз яму. Адрес-то яво можно узнать али как?

– Так это… Я могу передать… подарок-то, – предложила она.

– Мне лично надобно передать. Подарок больно ценный, – сказал Усатов.

– А ты не боись, я не скраду… гостинец твой, – тряхнула головой баба и улыбнулась.

В общем, как найти директорскую дачу, ему стало известно скоро – ветер медленнее облетает поле. Стоило Никифору слегка поправить выбившуюся прядь, ненароком прикоснувшись к её щеке, как она готова была не то что про дачу, про все сокровища мира ему рассказать.

Дом господина Колбинского был хорош. Никифор спрятался неподалёку и разглядывал и его, и его обитателей. Заросший зеленью, с мансардой, балконом, резными карнизами, причелинами, вычурными наличниками и высокими окнами, ладный дом этот населён был только гениальным химиком и служанкой в белом переднике, периодически выходящей на резное крыльцо.

Усатов не зря выжидал. Как начало темнеть, за кухаркой зашёл соседский конюх, и они удалились, распуская вокруг себя любовные токи. Сердце бешено заколотилось. Пора! Никифор прокрался к дому. Прислушался – тишина. Прокрался в дом. В коридоре уронил на пол вазу. Как он и рассчитывал, на шум вышел хозяин. Никифор подошел к нему сзади и приставил к столь ненавистному затылку обрезок железного прута, подобранный по дороге.

– Стой, гнида, или застрелю, – пробасил он.

Колбинский застыл на месте. Усатова подмывало ударить его посильнее по макушке, и был таков. Но нет. Это было бы слишком просто. Слишком.

– Что вы делаете?! – запротестовал здоровяк Колбинский.

Никифор ударил его под колено и толкнул на пол, на приготовленную для этого ковровую дорожку – богато жил паршивец, ковры у него лежали во всех комнатах, даже в коридоре расстелил. Спеленал в ковёр, как младенца – по рукам и ногам. Иначе ему, щуплому да приземистому, не справиться было с верзилой.

– Не узнаёшь? – спросил Усатов, нависнув над ним, как коршун, рассматривающий добычу.

– Нет, – ответил пучеглазый здоровяк, прищурившись. – Не припоминаю.

– Да где уж нам всех упомнить, – передразнив директора гимназии, сказал Никифор и пнул его туда, где должен быть живот.

– Поизмывался над нами. Теперь и твоя очередь пришла, – сказал Усатов.

Он влил в рот пытающему сопротивляться хозяину дома немного жидкости из припасённого ещё днём для этого случая пузырька – потраву для полевых грызунов. Дождался, когда тот перестал дышать, распеленал его, вернул ковровую дорожку на место и вышел на улицу.

Щёки его пылали огнём. Дело сделано. Стоял, курил, запрокидывая голову назад, а над ним нависло то же небо, что и двадцать лет назад – тёмное, холодное. Никифор надеялся, что ему полегчает, но легче не становилось. Просто вместо раздирающей тихой боли в груди поселилась пустота.

Анхен убрала руку и "вернулась" в избу управляющего имением. Он схватил кружку, выпил воды, крякнул, вытирая губы кулаком.

– Благодарствую.

– Никифор, а убили Вы за что сего директора? Выследили, в кустах сидели, дожидаясь. Обрезок прута приставили к затылку. В ковёр спеленали. Отомстили ему Вы за что?