Машина лорда Келвина

То было белое здание с зеленовато-золотистой окантовкой, увитое плющом. Насколько я мог судить, с трех сторон его охватывала широкая веранда, уставленная прекрасной мебелью из ротанга. Повсюду стояли плетеные стулья и столы, за которыми врозь и попарно сидели весьма довольные жизнью и погодой люди. Особенно живописно смотрелись те, кого принято величать «старыми морскими волками». Над крыльцом качалась деревянная вывеска — «Пинта пенного», — сразившая меня сочетанием расчетливости с хлебосольством.

Приветливо кивая сидящим, я поднялся на веранду и вошел в гостиничный холл, где намеревался справиться о ценах и наличии свободных номеров. Весна была не за горами, и мы могли рассчитывать на погожие деньки (хотя в таком гостеприимном городке и ненастье не выбьет человека из колеи), так отчего бы заранее не побеспокоиться о хорошем местечке для отдыха, чтобы, так сказать, осчастливить Дороти?

Ей это местечко наверняка придется по вкусу — все сомнения, которые владели мною на улице, мгновенно испарились. Изумительная инкрустация на полу изображала кита и китобойное судно, — подобную работу мало где встретишь, — повсюду цветы в горшках, а украшением вестибюля служил большой камин, растопленный дровами — ни кусочка угля. За длинной дубовой стойкой разбирала бумаги миниатюрная женщина, и мы минутку потолковали с ней о комнатах и ценах. Хотя она не особо мне понравилась или, лучше сказать, не вызвала особого доверия, я в конце концов уладил все дела и, вполне довольный гостиницей и собой, направился к выходу.

Тут мне показалось, что я заметил своего каучукового слона: он лежал на столе в холле, отчасти скрытый листьями торчавшей из кадки пальмы. Я успел выйти за дверь и начал было спускаться с веранды, когда до меня дошло, что именно я увидел: прикрытые широкими красными штанами толстенькие ноги и круглую попу изготовленного мною забавного животного. Вероятность новой встречи с ним была ничтожной, и потому, уже осознав сам факт и уверившись в нем, я продолжал машинально спускаться по лестнице. Но потом все же развернулся и зашагал обратно.

Хозяйка, которая смахивала пыль с мебели пучком длинных перьев, при виде меня удивленно округлила глаза, решив, видно, что я что-то забыл. Я ответил улыбкой и, чувствуя себя полным дураком, робко поинтересовался, не вручит ли она мне какую-нибудь квитанцию или расписку, будто простой регистрации в гостевой книге мне недостаточно. Она нахмурилась и сказала, что наверняка сумеет что-нибудь придумать, хотя… «Это было бы замечательно, — ответил я, — видите ли, я задумал сделать жене приятный сюрприз. Скажем, я мог бы вложить в конверт что-то вроде открытки и подать ей на подносе с завтраком…» От этих слов хозяйка гостиницы просияла, поскольку ей очень нравятся такие проявления заботы со стороны мужчин, и она будет счастлива познакомиться с юной леди. Я же, выкроив минутку в беседе, повернул голову, чтобы еще раз взглянуть на своего слона, и, разумеется, не обнаружил на столе ничего его напоминающего.

Вы наверняка хотите знать, почему я не спросил хозяйку напрямик о даме с великовозрастным сыном, который таскает с собой игрушечного слона с огромными ушами. Отыщется сотня способов уточнить подробности, не теряя дружеского расположения собеседника! Но нет, я этого не сделал. И чувствовал себя идиотом, который вернулся с порога и насочинял всякую чепуху о конвертах на подносе, поскольку ему примерещилась какая-то там игрушка. К этому моменту я почти убедил себя в том, что все дело в моем воспаленном воображении и в прихотливых тенях, которые отбрасывали на стол пальмовые листья… Стоило ли принимать фантазию всерьез? Надо полагать, капитан затонувшего судна с тем же недоверием вглядывался в кривые строчки, неведомо откуда возникшие в его судовом журнале.

«Тебе просто показалось, приятель», — сказал я себе и, продолжив свой путь к пристани, столкнулся нос к носу со стариком Парсонсом, ученым секретарем Королевской Академии наук. Тот вышагивал мне навстречу в облачении заправского рыбака — шерстяная кофта и сапоги, в руках бамбуковая удочка и сачок, — всем своим видом показывая, что, хотя ему и не довелось добыть хотя бы малька, он экипирован как надо, и это дает ему право, так сказать, «шествовать горделивой поступью».

Я был удивлен нашей встрече; Парсонс же, завидев меня, помрачнел. Полагаю, он немедля сделал вывод, что раз я здесь, то и Сент-Ив где-то неподалеку, а посему тайны Академии в опасности. Старик, по сути дела, был прав; и его собственное пребывание здесь, едва ли случайное, тоже говорило о многом. Любой сыщик-любитель немедленно обратил бы внимание на Парсонса из-за его наряда, поскольку излишняя маскировка всегда выдает имитатора с головой. Никаких сомнений: академик явно что-то замышляет.

— Вы-то что здесь делаете? — воскликнул Парсонс.

Я скроил кривую улыбку:

— Приехал отдохнуть. А вы на рыбалку собрались?

Думается, ему, с учетом его экипировки, следовало бы выругаться в ответ. Но, вероятно, удочка мешала Парсонсу грубить знакомым.

— Веду разведку недр, — поправил меня академик и выставил вперед удилище. — Это алхимическая лоза, такими прежде пользовались для отыскания рыб с золотыми монетами в чреве.

Мне захотелось блеснуть ответным остроумием, но к Парсонсу внезапно подскочил джентльмен с пышными бакенбардами и энергично затряс ему руку.

— Мои соболезнования, старина. Ужасная потеря. Но он прожил такую долгую жизнь. И весьма благополучную… Вероятно, очень устал. Рад, что ты смог вырваться на похороны.

Парсонс ухватил незнакомца под локоть и быстро отвел в сторону — подальше от меня и прежде, чем тот успел вымолвить еще хоть одно слово. Но я услышал достаточно, не так ли? По всему выходило, что тот самый заинтересовавший нас Пайпер отдал Богу душу, а Парсонс приехал проводить в могилу бренные останки.

Я столько всего успел узнать и увидеть, а утро еще и не собиралось заканчиваться, к тому же до возвращения Сент-Ива и Хасбро в «Корону и яблоко» оставалось еще полчаса. И, что важно, мне удалось ощутить себя настоящим сыщиком, хотя я и не мог сказать точно, что именно расследую и каких успехов добился, не считая, конечно, соображения о Парсонсе и Пайпере. Решив, что этого явно недостаточно, я направился на другой конец городка, чтобы заглянуть в ледник.

Это оказался покосившийся деревянный барак, торчавший посреди заросшего бурьяном пустыря недалеко от берега. Я без стука вошел в боковую дверь. Внутри царил холод, — что, в общем-то, не удивительно, — в компрессорных установках свистел пар, а в воздухе висел запах нашатыря и мокрой соломы. Отыскать бравого капитана оказалось не трудно: он сам возник передо мною, едва я оказался внутри, — высокий, коренастый. Судя по всему, Боукер был здесь один. Говорил он, растягивая гласные, словно жевательную резинку. Не буду и пытаться передать нашу беседу дословно, поскольку не силен в передаче акцентов; скажу лишь, что свою речь он обильно сдабривал просторечьями вроде «занюханный», «тута», «от дохлого осла уши», «вот-те раз» и прочими в том же роде. В разговоре он вольно перескакивал с одного предмета на другой, щедро рассыпая веселые присловья, характерные для фермеров Дикого Запада; в общем, ничуть не походил на моряка и, тем более, на капитана. Я-то предполагал услышать соленые словечки из морского жаргона и отметил про себя, что обманулся в своих ожиданиях.

Вначале я пожал ему руку и представился:

— Эбнер Бенбоу. — Придумывая наскоро имя, я едва не ляпнул «адмирал Бенбоу», но, по счастью, вовремя спохватился. — Приторговываю льдом в Харрогейте. Меня там нарекли «ледышка Бенбоу», ну и пусть их! «Мерзляком» не зовут, и то ладно. — Отвесив легкий поклон, я подумал, что это уже явный перегиб. Капитану, впрочем, и моя манера знакомства, и прозвище пришлись по вкусу, и он признался, что у него тоже имеется кличка.