— Мы в курсе, — подал голос от окна капитан, — не останавливайтесь, Антон Палыч.
— Это хорошо, что вы в курсе… осмотрел класс, при этом присутствовали трое моих учеников, могу фамилии назвать…
— Не надо, потом разберёмся, — ответил майор.
— А тут уже и звонок прозвенел, и я решил сходить в туалет, на всякий случай, в ближайший час ведь туда не попадешь, верно?
Ни подтверждать, ни опровергать это моё заявление никто из этих двоих не стал, поэтому я продолжил.
— А там он и лежал, возле унитаза. Скажите — когда и главное зачем я мог ему врезать?
— Допустим, зачем — это понятно, — прорезался майор, — он вам отказал в интимной близости, а вы обиделись.
— Что, прямо в школе отказал? — поинтересовался я.
— А что в этом такого… и в школе самое разное случается. А когда — ну допустим непосредственно до момента обнаружения — вы зашли в сортир, а там он, вот у вас и возникла ссора, приведшая к телесным повреждениям. А далее вы попытались состряпать себе алиби со всеми вытекающими…
— Стоп, — пошёл я на решительный шаг. — У меня есть вещественное доказательство, которое не оставит камня на камне от ваших предположений.
— И где оно? И что за доказательство? — одновременно задали мне два вопроса капитан с майором.
— У меня дома, это магнитофонная кассета с записью, — так же одновременно ответил я на оба вопроса.
— Ну что же, тогда прогуляемся к вам домой, Антон Палыч, — хищно ухмыльнулся майор, — надеюсь, что это будет действительно серьёзным доказательством, иначе мы расстроимся. Капитан, — обратился он к нему, — сходишь с ним, тут недалеко. А у меня другие дела есть.
— Слушаюсь, — козырнул капитан и обратился ко мне почти что фамильярно, — ну пошли, Палыч.
Я цепляться за его слова не стал, не такое у меня положение было, а просто встал и вышел из кабинета. Когда мы пересекали наш седьмой микрорайон, капитан запанибратски просвещал меня насчет моего будущего:
— Дела твои, Палыч, очень скверные, это я тебе прямо скажу — если даже никто ничего не докажет насчёт ваших отношений с этим… с Тимофеем, то всё равно же слухи будут гулять такие, что мама не горюй. И работать тебе в школе больше не придётся…
— И какой же выход? — поинтересовался я, — не может же быть, чтобы никакого выхода не было?
— Чистосердечное раскаяние и сотрудничество со следствием, — отвечал он мне с ухмылкой, — вот что тебе поможет.
— И тогда я продолжу работать в школе?
— Тоже вряд ли, но реального срока тебе тогда точно не дадут, условкой отделаешься.