Юрий Ермаков

Серая фигура наклонилась над столом еще ниже, и огромная черная тень на стене переломилась и зашаталась. Язык быстро, привычно пробежал по запекшимся губам, и тихий хриплый голос нарушил мрачное молчание комнаты. – Пять лет назад – как сейчас помню – я заказал у «Альбера» навагу фрит и бифштекс по-гамбургски. Наваги было 4 штуки – крупные, зажаренные в сухариках, на масле, господа! Понимаете, на сливочном масле, господа. На масле! С одной стороны лежал пышный ворох поджаренной на фритюре петрушки, с другой – половина лимона. Знаете, такой ярко-желтый лимон, а в разрезе посветлее, кисленький такой разрез… Только взять его в руку и выжать над рыбиной… Но я делал так: сначала брал вилку, кусочек хлеба (был черный, был белый, честное слово) и ловко отделял мясистые бока наваги от косточки. – У наваги всего одна косточка, посредине, трехугольная, – перебил, едва дыша, сосед.

«…Ведь действительно, мы все окончательно забыли о том, что такое чужая беда; „общее благо“ стало самым банальным выражением, лишенным смысла, окаменелым понятием, которое не только не осваивается общественным сознанием, но и не улучшает его, не освобождает от страха жизни и узости жизненных задач. Напротив, с каждым днем это понятие о „благе“ сужается до размеров макового зерна и становится твердым, как камень. Весь жизненный горизонт заполнен так называемыми вопросами, проектами и тому подобным, но от них веет холодом пустого погреба. Рубль и стремление не потерять его заметны в каждой из этих „серьезных“ общественных задач, загораживающих свет…»