Александр Куприн

Панихида подошла к концу. Последний стройный и печальный аккорд «вечной памяти» растворился в мягком воздухе. Четверо факельщиков с красными опухшими лицами, в запачканных мантиях, подошли к белому глазетовому гробу и начали в спешке обвязывать его веревками…

Пехотный Инсарский полк отправляется в ночной марш после дневного отдыха в большой деревне Погребищах. В темноте ненастного осеннего вечера царит странная, бурная и осторожная суета. Слышно, как вдоль всей широкой и грязной деревенской улицы сотни ног тяжело и торопливо шлепают по лужам, раздаются сердитые, но сдержанные крики, лязг и звон железа о железо. В некоторых местах мелькают фонари; желтые, расплывающиеся в тумане пятна словно сами собой держатся высоко в воздухе, раскачиваясь и вздрагивая…

Коля Констанди, пожилой рыбак из Балаклавы, весь покрытый солью, решает заново вычистить и покрасить свою двухвесельную, изящную лодку, которая пережила множество приключений. В качестве помощника он выбирает – что является великой честью – вашего покорного слугу…

«Скромный, мало известный, но все-таки талантливый и многими любимый писатель Иван Горбачев получил однажды, через редакцию, небольшое письмецо: „Дорогой Иван Иванович! Случайно нашел в одной из русских газет, издающихся в Париже, Вашу отличную статью о Марлинском (Бестужеве), подписанную Вашим давним, еще С.-Петербургским псевдонимом, и захотелось мне брюхом (как говорил древле Александр Сергеевич) снова повидаться с Вами, выпить по стакану, по два, по три доброго вина, поговорить о странностях любви, о поэзии, о превратностях судьбы, о музыке и балете. Если это письмо дойдет до Вас, приезжайте ко мне, в мой одинокий домишко, зовущийся „Вилла Резеда“. Но сначала известите меня о приезде, чтобы я мог Вас встретить. Адрес: Город Тур, отель „Насиональ“. Ваш Федор Алексеевич Серебрянников“…»

Семья Мурмановых уже шесть лет проживала в Париже, выброшенная туда гражданской войной. Она состояла всего из двух человек: мужа и жены; судьба не подарила им детей. В начале седьмого года они очень обрадовались, когда, после долгих письменных уговоров, к ним в Париж наконец приехала сестра Евгении Львовны, Ирина, с шестилетней дочерью, Кирой…

«Над университетским ботаническим садом прошумел мгновенный, крупный, теплый, весенний дождь. Червонное зарево заката сквозь гущу ветвей бросало на свежие газоны пурпурные, фиолетовые и лимонные пятна, которые двигались, качались и трепетали. Цветущие паникадила розовых каштанов разливали свой прекрасный, почти человеческий, но греховный запах, от которого у женщин раздуваются и вздрагивают ноздри…»

Существует точное определение направлений ветров в морской практике, основанное на градусах круга и тридцати двух румбах с долями. Однако это знание предназначено для ученых и профессиональных мореходов. У простых рыбаков же на протяжении веков сложились свои особые названия для ветров…

Четыре часа свежего розового утра. Из открытого окна я наблюдаю, как одна из моторных лодок рыбаков отправляется на промысел. Следую за ее движением. Замечаю, как она останавливается, и якорь — огромный камень — шлепается в море через накренившийся борт. Вскоре, медленно двигаясь, рыбаки начинают „сыпать сети“. Поплавок за поплавком аккуратно ложатся на поверхность воды, образуя тонкий четкий пунктир…

Мистер Чарли был самым пожилым шталмейстером цирка, который у нас гостил. Он занимался репетицией с молодыми артистами, обучал детей "работе" и оказывал помощь директору в дрессировке лошадей. Изредка, когда программы требовали дополнений, его выпускали в финале на вольтижировку. Бедный, поправившийся старик в своем розовом трико, с накладными усами и жалкими остатками волос, аккуратно завитыми и причесанными в ряд, всегда заканчивал тем, что, не рассчитав прыжка в такт галопирующей лошади, падал спиной на песок арены, вызывая безжалостный смех "райка"...

«Огромный двухсветный актовый зал университета, казалось, утопал в целом море огня, который яркими потоками бросали три газовые люстры, увешанные сверкающими хрустальными призмочками, и десятки четырехлапых бра, горевших в простенках между окнами и дверями. В одном конце зала возвышалась просторная эстрада, красиво замаскированная флагами и густой стеной живых растений… На эстраде блестел свежим лаком концертный рояль с поднятой вверх крышкой…»

«…Я лежал на кровати, не раздеваясь, и, несмотря на все усилия бороться с дремотой, в этот самый момент она уже начинала окутывать меня своим томным дыханием. Вслед за шепотом послышался осторожный, но настойчивый стук пальцев по стеклу. Это был наш старый повар Емельян Иванович, с которым мы договорились ночью отправиться ловить раков на мясо. Я встал и, стараясь не шуметь, открыл окно. Через минуту я уже оказался на земле, рядом с Емельяном Ивановичем, дрожа от сна и волнения, вызванного предвкушением удовольствия…»

Кому не известна легенда о том, как знаменитый скрипач и композитор Николо Паганини, родом из Венеции, продал свою душу дьяволу в обмен на волшебную скрипку? Даже такой безбожник, скептик и насмешник, как известный поэт Генрих Гейне, верил в это предание. Однако мало кто знает, чем закончилась эта злосчастная сделка и кто вышел из нее победителем: человек или враг человечества? Среди венгерских бродячих цыган существует одно неясное предание. Верить ему или нет – решайте сами…

«Угол Невского и Литейного. Зима. Вечер. Оттепель. Влажный туман поднимается от земли, окутывая улицу. Сквозь его завесу неразличимы дома, но яркие голубые и оранжевые пятна электрических фонарей светят, окна кинотеатров сверкают багровым светом, а вдруг появляются золотые злобные глаза ревущих автомобилей. Пешеходы, экипажи, моторы, трамваи и мальчишки с ручными тележками и велосипедами, как сплошные потоки, вливаются в этот перекресток, задерживаются и кружатся в нем, словно в водовороте, а затем рассеиваются дальше. Шершавая шерсть на лошадях вьется и дымит. И над людьми колеблются их испарения…»

Первый перевод этого замечательного романа вышел у нас примерно восемь лет назад – не могу гарантировать точность – в издательстве „Скорпион“, и был выполнен в очень хорошем переводе Полякова. Возможно, широкая публика тогда еще с недоверием относилась к этому издательству с таким амбициозным названием и уникальным направлением, или же это связано с изысканной аристократической индивидуальностью, непринужденной простотой и глубиной, разнообразием настроений и новизной формы, которыми это произведение так насыщено, – но лишь первое издание его перевода расходилось довольно медленно…

«Естественность, но без натурализма. Истина – без реализма. Нежность – без сентиментальности. Теплота – без напыщенности. Ясная грусть – без глобальной печали…»

«Наступило начало XXVI столетия по христианскому летосчислению. Земная жизнь людей изменилась до неузнаваемости. Цветные расы совершенно слились с белыми, внеся в их кровь ту стойкость, здоровье и долговечность, которой отличаются среди животных все гибриды и метисы. Войны навеки прекратились еще с середины XX столетия, после ужасающих побоищ, в которых принял участие весь цивилизованный мир и которые обошлись в десятки миллионов человеческих жизней и в сотни миллиардов денежных расходов…»

Два древних старца, напоминающие двое вековых дубов, оставались неизменными в министерстве. Некоторым казалось, что они занимают свои должности с времен Великой Елисаветы. Это были экзекутор и швейцар. Множество поколений чиновников появлялось, взрослело, расцветало и исчезало под их суровыми взглядами в безвестную даль. Вчерашние веселые мальчишки, беззаботные студенты, сегодня становились государственными мужами, губернаторами, вице-губернаторами, а завтра становились министрами и членами Государственного совета…