Поход

«Это было не только до эмиграции, но даже до революции, даже еще года за четыре до великой войны, право, мне иногда кажется, что случилась эта история лет сто или двести назад.Я тогда зарылся на всю зиму в новгородскую лесную глушь, в запущенное барское имение Даниловское. В моем распоряжении был старинный деревянный дом в два этажа и в четырнадцать больших комнат. Отопить его весь – нечего было и думать, хотя дрова были свои и – в любом количестве. Поэтому топил я ежедневно только одну комнату, самую из них малую, в которой жил, работал и спал, топил ее собственноручно, так же как сам и подметал ее, и ставил себе самовар, и оттаивал воду для умывания…»

Молодой агроном, Василий Васильевич Воркунов, неторопливо возвращался домой, в черникинскую удельную усадьбу. У его ноги устало плелся рыжий гончий выжлец Закатай, который выпустил почти на пол-аршина свой красный мокрый язык. Три затравленные русака болтались у Воркунова через правое плечо, в то время как левое плечо отягощало тяжелое ружье, давящее на ключицу…

Вапнярский пехотный армейский полк размещен в убогом уездном городке на юго-западе и в окрестных деревнях. Однако один из его четырех батальонов поочередно с начала осени направляется на расстояние в шестьдесят верст в отдел, расположенный в пограничном еврейском местечке, которое не найти на географической карте. Он остается там всю зиму и весну, вплоть до начала лагерного времени. Командиры рот меняются каждый год вместе со сменой батальонов, в то время как младшие офицеры остаются почти прежними. Строгий полковник отправляет туда всех, кто в полку не слишком хорош: игроков, скандалистов, любителей выпить, слабых строевиков, неопрятных, лентяев, тех, кто не умеет танцевать, и просто офицеров с неприглядной внешностью, „наводящей уныние на фронт“, ведь высшее начальство никогда не заглядывает в этот отдел. Уже много лет подряд командует ссыльными батальонами из зимы в зиму старый, запойный, не слишком умный, но добродушный подполковник Окиш…

В Балаклавскую бухту, узкую, извивающуюся и протяжную, кажется, со времён Крымской кампании не заходил ни один пароход, разве что миноносцы на учениях. Да и что, честно говоря, делать пароходам в этом уединенном рыбачьем полупоселке-полугородке? Единственный груз – рыба – покупается местными перекупщиками и отправляется на продажу в Севастополь, находящийся в тринадцати верстах отсюда; из того же Севастополя сюда приезжают лишь немногие дачники на мальпосте за пятьдесят копеек…

«Было около полуночи, когда наш поезд приближался к станции Юзовке. На горизонте, за цепью холмов, на темном небе мерцало огромное зарево, то вспыхивая на мгновение, то вновь затихая. Оно привлекло наше внимание еще когда мы находились верст за двадцать от Юзовки…»