Иван Бунин

Иван Иванович, проживающий в крошечной гостинице «Северный полюс», становится неузнаваемым после заселения таинственного князя. Он начинает копировать поведение нового постояльца. Возможно, это было связано с приходом весны, или же его жизнь действительно претерпела изменения. Теперь никто не сможет узнать, так как их пути навсегда разошлись.

Второй день в пустынном Черном море. Начало апреля, утром свежо и облачно. Воздух прозрачен, цвета несколько дики. Стая краснолапых чаек долго провожала нас вчера, долго парила на тугих острых крыльях, косясь на длинный малахитовый след за кормой. Низкие, плоские берега Новороссии исчезли вчера еще в полдень. Перед вечером скрылись и чайки…

Увлекательная история, созданная Иваном Буниным, доступна в формате аудиокниги.

«Прекрасная погода. Уехала Маня. Отправил книгу Нилуса Клестову. Письмо Нилусу. Низом ходил в Колонтаевку. Первые признаки осени – яркость голубого неба и белизна облаков, когда шел среди деревьев под Колонтаевкой, по той дороге, где всегда сыро. Слух от Лиды Лозинской – Ив. С. в лавке упоминал, что на сходке обсуждали «Архаломеевскую ночь» – будто должна поступить телеграмма с указанием перебить всех «буржуев» – и что начинать надо с Барбашина. Идя в Колонтаевку, зашел на мельницу – то же самое сказал и Сергей Климов (не зная, что мы уже слышали от Ив. С.): в деревне говорили, что нужно вырезать всех помещиков…»

Накануне сочельника учитель земской школы в Можаровке, Николай Нилыч Турбин, работал крайне неохотно. Класс был наполовину пустым. Турбин с трудом доводил занятия до половины второго. В последнее время в связи с множеством неприятностей и утомительной работой он питал себя напряженным ожиданием праздника и надеждой на поездку домой. Однако ехать оказалось не на что. Турбин давно осознал, что никуда не уедет, но все время откладывал это признание. Теперь ему больше всего хотелось остаться в одиночестве. „Обсудим, обсудим!“ – думал он беспокойно, прикрывая глаза, и ребята полагали, что он сердит или нездоров. И действительно, к концу занятий у него начались боли в левой стороне головы…

– Митя! – Митька! – Дмитрий Алексеевич! – Бледнолицая собака! – Да вставай же ты, наконец! Я уже проснулся, но старался изобразить, что ужасно разоспался и не понимаю, в чем дело. Натягивая изо всех сил одеяло на голову, которое пытались снять Петя и Лева, я лишь мычал и пинался ногами. Но они не унимались и, спрыгнув с подоконника, на котором сидели (влезли они из сада через окно), остановились около кровати…

«Небо было серебристо-звездно, поле за садом и гумном темнело ровно, на чистом горизонте четко чернела мельница с двумя рогами крыльев. Но звезды искрились, трепетали, часто прорезывали небо зеленоватыми полосками, сад шумел порывисто и уже по-осеннему, холодно. От мельницы, с пологой равнины, с опустевшего жнивья дул сильный ветер…»

Мать Егора Минаева, печника из Пажени, была так иссушена голодом, что соседи называли её не Анисьей, а Ухватом. Двор её тоже получил прозвище – в насмешку его окрестили весёлым… Егор, как говорили в Пажени, полностью унаследовал черты покойного отца Мирона: такой же болтун, сквернослов и курильщик, но с более добрым характером…

Пошевеливая вожжами, землемер рассеянно слушал ритмичный топот копыт по гладкой августовской дороге. Еще было светло, и дорога, уходившая на восток, казалась фиолетовой. Землемер смотрел в даль, где поля сходились в линии горизонта, курил и приятно пьянел от несвязных, мелодичных мыслей…

«С вечера я спал крепко, потому что слишком измучился за день, но потом мне стало сниться, что я иду по каким-то станционным дворам и запасным путям, среди паровозов и вагонов, ищу мужа Зины и хочу непременно убедить его, что я вовсе не враг ему. Я любил Зину, но теперь не думаю о себе, желаю только ее счастия. Казалось даже, что я говорил ему это, но он все уходил от меня, и я плохо его видел, а моя нежность к Зине возрастала, все кругом темнело, странно вытягиваясь коридором, и вот этот коридор – слабо освещенный, насквозь видный ряд вагонов – уже бежит, дрожа подо мною, и какая-то красивая девушка, перебивая мои слова веселым шепотом, зовет и уводит меня за руку все дальше по узкому коридору поезда…»