А вокруг все незнакомые лица. Ни к чему здесь его маскарад. Ведь цепляя бороду и одевая парик, Уот был уверен, что поступает правильно. При всей вере в свою безгрешность в случившемся пожаре в доме Штейлы он понимал, что обстоя-тельства сложились не в его пользу. Страшные обвинения прозвучали на суде! Возможно, что погорельцы до сих пор считают его, Уота, поджигателем. Если даже они до сих пор его уважают (ведь как все в доме Штейлы любили его до этих событий), все равно, пусть подсознательно, отдают себе отчет в том, что он, Уот, является причиной всех их бед. Мало ли как могли отреагировать эти люди на его внезапное появление здесь, да еще при чужих, но посвященных в это дело людях. Нет, благоразумней будет, справедливо считал Уот, приехать сюда инкогнито, не спеша все разузнать, а потом, разумеется, и открыться. Открыться обязательно! Однозначно! Ведь он безгрешен, это он намеревался доказать всем во что бы то ни стало!
Но вот случилось так, что маскарад его оказался никому не нужен. И радостно, и грустно. Сладкие минуты возвращения! Как же долго он о них мечтал! И вот…
Внезапно в толпе мелькнуло знакомое лицо. Непонятное волнение овладело Уотом. Наконец-то! Юноша поразился, что не сразу узнал человека, сидевшего на одном из огромных бревен, разбросанных вокруг в огромном количестве. Боже! Это как же все вокруг изменилось, если даже того, с кем бок о бок прожил всю свою сознательную жизнь, Уот не смог сразу узнать. Мак Хант! Добрый и милый старик, который бесконечно любил Штейлу и всегда так нежно относился к нему, Уолтеру. Юноше захотелось в тот же миг броситься к самому родному в этот миг для него существу и задушить его в радостных объятиях. Но разумней было взять себя в руки и сыграть роль инкогнито до конца.
Уот неспешно направился к старику, напуская на лицо равнодушный вид и вовсю стараясь скрыть охватившее его волнение. Старик, увидев, что к нему направляется такой важный господин, поспешно поднялся и в нерешительности замялся.
– Возможно, хоть ты, старик, расскажешь мне о былых хозяевах этой земли, где они, что, собственно, здесь сейчас происходит? – как можно спокойнее спросил незваный гость. Уот постарался изменить голос, что, по всей видимости, ему удалось. Во всяком случае Хант его не узнал.
– Ах, господин, я и сам не могу понять, что вокруг творится. Мир перевернулся. Как славно здесь все было до осени минувшего года, когда приключилась страшная беда. Да не одна. Господь наказал нас за непонятно какие прегрешения. Самое обидное, господин, что невозможно понять, как все это могло произойти. Уж насколько дружны были хозяин этих земель со своим соседом, а поди ж ты, именно они сами друг дружку жизни-то и лишили. Зачем, спросите? Простите, господин, вам это, наверное, неинтересно…
– Отнюдь! Продолжай, старик, говори все, что знаешь.
– Так вот я и говорю, это… О чем я? А-а, так, значит, случилось вот что. Сын соседа возьми да и подожги дом моего хозяина, видать, в отместку за смерть отца. Хотя тот как будто сам и виноват, первый начал. Да на Уота это и непохоже. Такой добрый он всегда был… Я его еще мальчиком помню. Однажды, как сейчас вижу, он мальцом…
– Что дальше-то было, старик? Дальше, после пожара?
– А-а… Это… Так я вот и говорю: утром, значит, подъезжает граф, а на месте дома одни тлеющие головешки. Был, значится, дом и нету. Хвала Господу, что хоть в огне-то никто не сгорел. Бросились искать и нашли его, родимого Уота-то, с головешкой в руке. Еще тлела. Граф распорядился увезти сердешного.
– Какой же он сердешный, если дом, душегуб, спалил?
– Да не мог он, господин, этого сделать! Что-то здесь не так. Уж на что я старый человек, умом недалек, а и то понимаю. В доме ведь и Штейла была, неужто он на нее руку-то поднять мог? Ведь Господь свидетель: любил он ее, ох как любил! Я все видел…
– Ну а Штейла… эта, что с ней?
– Увез ее граф в столицу. Матушке, говорит, твоей плохо, нужно присмотреть за ней. С той поры больше мы их и не видели. А уж здесь-то что началось! Все, окаянные, перевернули вверх тормашками. Поразрыли, набесчинствовали, а ведь какие луга были на этом месте! Какие травы, какая тишина была вокруг! Эх, где теперь все это?!
– Так ведь строится наверняка во благо…
– Да уж кому во благо и не знаю. Нам-то покамест одна беда. Уж как нас уважал бывший хозяин! С одной миски ели, куском хлеба делились. Нынче же толком и не знаем, кто хозяйничает здесь. Я так понимаю, что тот граф, который Штейлу увез. Очень редко, но все же он наведывается, смотрит, что сделано, покрикивает. Боюсь, что он теперь навсегда останется здесь хозяином. Каким он добрым был в то утро, когда забирал Штейлу к себе! Казался мне ангелом-хранителем. Теперь же… Не знаю, что и сказать. Всех, кто работал у старого хозяина, он просто прогнал. Уж как мы причитали! Ведь куда податься на старости-то лет? Но он только отмахнулся. Разбрелись все, где теперь кто, я уж и не знаю. Мне уже поздно начинать что-то сызнова. Стар. Здесь всю жизнь почти проработал, здесь мне и умереть. Пока перебиваюсь худо-бедно, какие-то крохи с общего стола достаются, а там посмотрим…
– А как обстоят дела на землях соседа, твоего бывшего хозяина, этого… Ну, что дом подпалил?
Старик вздохнул и развел руками:
– То же, что и здесь. Когда молодого хозяина забрали за поджог, то земли те, как я понимаю, остались брошенные. Вот граф-то и прибрал, наверное, их к рукам. Такие же работы там кипят. Говорят, граф хочет разводить овец и тут же шерсть валять, вот и понастроил здесь всего, чтобы, значит, при месте. И с людьми поступил точно так же. Никого там с прежнего люду не осталось. Это уж точно, ходил туда не раз, думал, может, там все образуется, бывший хозяин вернется, все станет на место. Да нет этого до сих пор, боюсь, что могло случиться самое худшее. Жаль, ежели так. Хороший человек был Уот, жаль… Ох…
Вздох старика был настолько тяжел, что нетрудно было догадаться, что творилось у него в душе. Ему хотелось выговориться, излить душу. Этот незнакомый господин, очевидно, добрый человек, как показалось Ханту, был для старика своеобразной отдушиной. Незнакомец долго молчал, наверное, стараясь переосмыслить услышанное. Видно было, что ему тяжело, что его поразил рассказ старого человека. Что-то знакомое мелькнуло во взгляде богатого господина, но старик не мог вспомнить, где прежде видел этого богача.