– Я готова защищать наше дело, – отозвалась Анастасия, специально подчеркнув, что дело было их общим. – Хотя не уверена, что готова принять все возможные результаты.
– Возможно, что результаты расследования окажутся не в нашу пользу. Но ведь не исключено, что именно я выиграла голосование.
– Скоро, вероятно, узнаем.
– Так или иначе, – сказала Мари, – но это великая ноша. Признаюсь, должность Высокого Лезвия Мидмерики – совсем не то, о чем я мечтаю. В юности – да, может быть. Когда я размахивала своим кинжалом направо и налево, подвергая жатве раздутых от самомнения правителей. Но не теперь.
– Когда Жнец Фарадей брал меня и Роуэна в ученики, он сказал: только тот, кто не мечтает о должности, по-настоящему заслуживает ее.
Мари улыбнулась, но в улыбке ее сквозила печаль.
– Мы – вечные заложники собственной мудрости, – сказала она.
Но вскоре улыбка исчезла с ее лица.
– Ты должна понять, – сказала она Анастасии, – что, если я стану Высоким Лезвием, то во имя сообщества жнецов я должна буду разыскать Роуэна и судить его.
– Если это будет
– Да, выбор для нас всегда непрост, – покачала головой Мари. – Но иначе и быть не может.
Анастасия посмотрела на океан, который на всем пространстве до самого горизонта играл солнечными бликами. Никогда она не чувствовала себя столь далекой от самой себя. Никогда она не чувствовала себя так далеко от Роуэна. Так далеко, что не взялась бы и считать тысячи миль, разделявшие их.
Потому что не разделяли их никакие тысячи миль.
Роуэн был заперт недалеко от Оперного театра, в снятом Жнецом Брамсом доме, в меблированном подвальном помещении с иллюминаторами, выходящими на подводные пейзажи.
– Тебя разместили гораздо лучше, чем ты того заслуживаешь, – сказал Годдард, когда они приехали рано утром. – Завтра я выдам тебя Верховным Жнецам и, с их позволения, подвергну жатве с той же жестокостью, с какой ты отделил голову от моего тела.
– В Стое жатва запрещена, – напомнил ему Роуэн.
– Я уверен, – усмехнулся Годдард, – что для тебя сделают исключение.
Когда он ушел, Роуэн, оставшись в одиночестве, принялся подводить итоги своей жизни.
Детство его было ничем не примечательным, да он и не рвался делать какую-либо карьеру, стараясь оставаться в тени. Правда, считался неплохим другом. Бывал на высоте, когда речь шла о вещах, которые он считал правильными – даже если это была полная глупость, как чаще всего и случалось (иначе разве он попал бы сюда, в этот подвал?).
Роуэн не был готов покинуть этот мир, но после того как на протяжении последних месяцев он так много раз умирал, он уже не боялся того, что могла принести с собой вечность. У него не было цели пережить Годдарда, но, если тот останется в этом мире, он, Роуэн, предпочитает прекратить свое существование. Тогда он избавит себя от ужаса наблюдать за тем, во что превратится мир, ставший жертвой уродливых идей обезглавленного им жнеца. Но не увидеть напоследок Ситру – это сделает смерть гораздо более мучительной.