– Я могу сообщить Совету, что к поимке Дэмиша привели предпринятые вами усилия, а я работал под вашим руководством.
Он помедлил, покачивая пресс-папье на столе, а потом продолжил:
– Но я также могу указать совету на вашу полную некомпетентность в деле расследования. Или это была не просто некомпетентность? Ведь Жнец Константин считается лучшим сыщиком во всех Мериках. А то, что Роуэн Дэмиш навещал вас в ваших банях, можно трактовать как свидетельство вашего с ним союзничества, если не дружбы. И, если люди знали об этих встречах, они могли подумать, что именно вы стоите за всеми преступлениями Жнеца Люцифера.
Ксенократ попытался сделать вдох, но не смог. Это было как удар в солнечное сплетение. Он уже видел кисть, которой Годдард намалюет грязное пятно на его репутации. Какое значение имеет то, что визит Роуэна в бани был полностью его собственной инициативой, а сам Ксенократ абсолютно не был в этом повинен. Этой инсинуации было достаточно, чтобы насадить его, Ксенократа, на шампур.
– Убирайтесь! – закричал он. – Убирайтесь, пока я не вышвырнул вас в окно!
– О, прошу вас, сделайте это! – весело произнес Годдард. – Мое новое тело жаждет разбиться о мостовую.
Но Ксенократ не двинулся с места, и Годдард рассмеялся. Не жестоким, не ехидным, а добродушным смехом. Дружеским, словно они с Ксенократом были лучшими друзьями.
– Вам не нужно ни о чем беспокоиться, дружище, – сказал Годдард. – Вне зависимости от того, что завтра произойдет, я не стану вас обвинять и никому не скажу о том, как Роуэн навещал вас. Более того, в качестве страховки я уже подверг жатве служащего, распускавшего сплетни. Выиграю я или проиграю завтра – ваша тайна останется со мной, потому что, что бы вы обо мне ни думали, я человек чести.
И вышел. Вышел в более развязной манере, чем раньше – давала знать мышечная память нового тела.
А Ксенократ понял, что Годдард не лжет. Он будет верен своему слову. Не станет возводить на него обвинений, не сообщит Совету о том, как Ксенократ отпустил Роуэна Дэмиша, вместо того чтобы арестовать его. Годдард пришел не шантажировать Ксенократа; его целью было дать понять ему, что он
А это означало, что даже здесь, на вершине мира и власти, Ксенократ был всего-навсего жалким насекомым, которое Годдард зажал меж своими новыми, ворованными пальцами.
Гид, которая провела для Жнецов Кюри и Анастасии экскурсию по достопримечательностям острова, жила здесь более восьмидесяти лет и была горда тем обстоятельством, что ни разу в жизни не покидала этого места.
– Стоит вам обрести рай на земле, и вам уже никуда не захочется уехать, – сказала она.
Трудно было не испытать благоговения перед тем, что увидела Анастасия. Роскошные сады, раскинувшиеся повсюду, выглядели как естественный ландшафт, хотя были делом человеческих рук; переходы, соединявшие вершины башен, а также застекленные подводные тоннели, протянувшиеся от здания к зданию, каждый со своим, тщательно запрограммированным, набором морских обитателей – все это выглядело фантастически красиво.
В Музее сообщества жнецов они осмотрели Палату Стойкого Сердца, о котором Анастасия слышала так много рассказов, но в реальное существование которого не очень-то верила. Сердце плавало в стеклянном цилиндре, подсоединенное к внешним устройствам с помощью вживленных электродов. Оно сокращалось в постоянном ритме, и звук его толчков усиливался, чтобы все, находящиеся в Палате, могли его слышать.
– Мы говорим: Стоя жива, потому что у нее есть сердце, – сказала гид. – Это сердце – самый древний из всех живых организмов на Земле. Оно начало биться еще в эпоху смертных, ближе к началу двадцать первого века, было использовано в первых экспериментах по достижению бессмертия и с тех пор не останавливалось.
– А чье это сердце? – спросила Анастасия.
Гид изобразила недоумение; видно было, что такой вопрос ей до этого не задавали.
– Не знаю, – ответила она. – Какой-то случайный объект исследования, я полагаю. Эпоха смертных была временем варваров. В двадцать первом веке любого могли похитить на улице с целью проведения экспериментов.
Но сенсацией экскурсии для Анастасии стал Подвал Реликвий Прошлого и Грядущего. Для широкой публики это помещение было закрыто, и даже жнецам, чтобы попасть сюда, требовалось разрешение либо Высокого Лезвия, либо Верховного Жнеца. Анастасия и Мари такое разрешение имели.