– Конечно, интонирование – это полный мрак, – усмехнулся Грейсон, – но я уже привык. А люди здесь очень хорошие.

– Да уж. Без мозгов, зато хорошие.

– Они дали мне почувствовать, что я не один, – продолжал Грейсон. – У меня такого никогда раньше не было. Конечно, мне противно и мычать их гаммы, и участвовать в дурацких ритуалах, но это – плата за то, что я получаю.

Сервантес презрительно хмыкнул:

– Вы предпочитаете жить по лжи?

– А если я от этого счастлив?

– А вы счастливы?

Грейсон задумался. Мы с ним задумались вместе. Я живу исключительно и только по правде. Интересно, а если попробовать жить по лжи – это оптимизирует конфигурацию моей эмоциональной компоненты?

– Викарий Мендоза считает, что я могу найти свое счастье среди тоновиков, – сказал наконец Грейсон. – После всего, что я натворил – с автобусом и покушениями, – я думаю, мне стоит не упускать своего шанса.

– Могу ли я как-то разубедить вас?

– Нет, – ответил Грейсон с гораздо большей уверенностью, чем чувствовал минуту назад. – Считайте, что вы выполнили просьбу Жнеца Анастасии. Она предложила мне безопасность и комфорт. Вы передали мне ее предложение. Теперь вы можете идти.

Сервантес встал, оправил мантию.

– Ну что ж, мистер Мост. Всего хорошего.

Сервантес подошел к дверям и мощным толчком распахнул их, сбивая с ног подслушивавших его разговор с Грейсоном брата Маклауда и викария Мендозу.

Когда жнец удалился, викарий вошел в часовню, чтобы посмотреть, как там Грейсон, но тот отказался от его услуг, уверив, что с ним все в порядке.

– Мне нужно поразмышлять, – сказал он, и викарий улыбнулся.

– Понятно. Это скрытая форма требования: «Оставьте меня в покое». Можно еще сказать: «Я хочу постичь суть резонанса». Работает так же хорошо.

И он ушел, закрыв за собой дверь. Я навело фокус на Грейсона, пытаясь прочитать что-нибудь на его лице. Увы, я не умею читать мысли людей. Конечно, можно было бы разработать специальную технологию, но это было бы покушением на частную жизнь. Однако в такие минуты мне хочется не только наблюдать, но и общаться.

И вдруг Грейсон заговорил со мной.

– Я знаю, что ты смотришь на меня, – сказал он, и голос его разнесся под сводами пустой часовни. – Слушаешь. Знаешь, что случилось со мной за эти последние месяцы.