– Руки, сэр! – закричала Фелиция.
– Мистер Каллендер! – ахнула тетя Пенелопа.
– Вот так раз! – произнес Найджел Стоун. Фелиция Лэм вскочила и подобрала юбки.
– Мне кажется, нам всем пора уже быть в постели, – сообщила она. Ее лицо, обычно бледное, сейчас порозовело.
– Отлично! – проревел Каллендер. – Пойдем же все вместе спать!
Фелиция, высоко подняв голову, с достоинством удалилась из комнаты. Каллендер грубо рассмеялся и откинулся на стуле, плохо понимая, где находится.
– О боже, – проговорила тетя Пенелопа.
– Пора домой, старина, – сказал Стоун, поднимая на ноги отключившегося Каллендера. – Прошу прощения, мисс Пенелопа. Он так тяжело пережил кончину нашего дяди.
– Доброй ночи, мистер Стоун. Надеюсь, вы к нам еще зайдете.
– С преогромным удовольствием, – ответил Стоун, крякнул и, пятясь, потащил свою тяжелую ношу к выходу. – Доброй ночи.
Найджел Стоун сам не заметил, как оказался на улице. Казалось, они идут по морю. В этом густом желтом тумане Лондон походил на потусторонний мир, и в неясном свете уличных фонарей ничего не удавалось разглядеть, кроме самих этих светящихся точек. Его кузен держался на ногах, но почти ни на что другое был не способен. Из дома дяди Уильяма они пришли сюда на ужин пешком, и Стоун понимал, что идти им недалеко, но он и сам был в некотором подпитии, так что не вполне ориентировался.
Он просто мечтал взять кэб, сомневаясь, что сможет отыскать обратную дорогу. Каллендер несколько раз произнес имя Салли, но это лишь еще больше сбило с толку его кузена.
Переводя Каллендера через перекресток, Найджел Стоун услышал лошадиное фырканье и потащил свою ношу назад, так что они оказались всего в нескольких футах от дома Фелиции Лэм. Позже он внушил себе, что не заговорил с кучером потому, что вспомнил: им нечем расплатиться. Но на самом деле его решение было принято еще до того, как он подумал о кошельке, и остановила Стоуна зловещая внешность кучера. Тот был худощав и бледен, глазницы его казались темными дырами, а по левой половине лица шел чудовищный шрам.
Обрученная со смертью
Фелиция Лэм дождалась, пока старые часы на первом этаже не пробили полночь, и лишь тогда она решилась встать с кровати, скрытой балдахином, и начать одеваться.
На сборы ей пришлось потратить некоторое время, но Фелиция желала сделать все с особой тщательностью, в преддверии долгожданной встречи с неведомым.
Не взяв ни лампы, ни свечи, она тихо открыла дверь своей спальни и прокралась в темный холл: прожив в этом доме столько лет, она могла найти дорогу и в темноте. Фелиция боялась лишь того, что ее могут услышать и что тетя или даже прислуга могут попытаться оградить ее от того, что кому-то представляется опасным, тогда как сама она понимала, что желала познать это с самого рождения. Чтобы ничем не нарушить тишину, она шла босиком.
Она поспешно спустилась на цыпочках по покрытым ковром ступенькам, держась за перила, чтобы ступать как можно легче, а затем уверенными шагами прошла через холл к двери, через которую можно было попасть в мир, лежавший за пределами родительского дома. Нащупав задвижку, она давно отработанным движением отодвинула ее и открыла дверь. Навстречу ей устремился желтый туман, и она шагнула в его объятия. Вытащив спрятанный на груди ключ, она заперла за собой дверь, чтобы не подвергать опасности тех, кто остался в доме. После этого она шагнула на укрытую саваном тумана улицу и укуталась в плащ с капюшоном.
Карета ждала в условленном месте. Ни Фелиция, ни кучер не произнесли ни слова, и обернутые войлоком копыта лошадей ступали беззвучно. Ни малейший шум не потревожил спящего Лондона, пока по улицам катилась эта карета, безошибочно державшая курс в море непроницаемого тумана.
Фелиция по-прежнему сжимала в руке ключ, но после того, как экипаж несколько раз свернул за угол, она швырнула его в сточную канаву. Никто не узнает, от какой он двери, а сама она никогда более не собиралась им пользоваться.