Я кладу их на колени. Киваю. Да. Все хорошо.
Когда начинается сцена самоубийства, я напоминаю себе, что передо мной актеры. Когда Ромео смотрит вниз, на тело Джульетты, я смотрю наверх, на софиты. Когда он восклицает: «Здесь поселюсь я, в обществе червей, твоих служанок новых. Здесь останусь, здесь отдохну навек», я думаю: «Это парень, который был влюблен в официантку в круглосуточном кафе на Черч-стрит».
– Любуйтесь ею пред концом, глаза! В последний раз ее обвейте, руки! И губы, вы, преддверия души, запечатлейте долгим поцелуем со смертью мой бессрочный договор!
Я стараюсь не думать об Ингрид. Стараюсь не думать о крови, стекающей с ее рук в воду, о ее безжизненном теле, вытянутом в ванне. Ромео выпивает яд, и я представляю, как он сидит в кафе, не в костюме, а в футболке и джинсах.
Когда Джульетта приходит в себя и видит мертвого Ромео, голос Мэдди настолько переполнен чувств, что мне остается только перестать ее слушать. И хотя я знаю, что сейчас будет, я не хочу этого видеть. Не хочу видеть, как юная девушка вонзает в себя нож, даже бутафорский. Я смотрю на Дилан в надежде, что она скажет что-нибудь. Ее взгляд прикован к сцене, к Мэдди. Она зачарована происходящим.
Тейлор сжимает мою ладонь. Я начинаю заполнять голову бессмысленными фразами; пытаюсь вспомнить биологические факты, но не слышу их. Кажется, там было что-то про доминантные гены? Голубые и карие глаза? И пока я пытаюсь вспомнить, Тейлор наклоняется ко мне и шепчет: «Отвернись. Смотри на зал». И я смотрю на зал. Матери промакивают глаза платками; отцы энергично моргают. Девушки нашего возраста вытирают щеки рукавами, а парни неуютно ерзают в креслах.
А потом Тейлор шепчет: «Мне кажется, это признак хорошей игры», шепчет: «Ты когда-нибудь бывала на Шекспировском фестивале в Оринде? Он проходит на открытом воздухе – там всегда такая холодрыга, что можно жопу отморозить», шепчет: «Я как-то видел адаптацию “Генриха V” в виде вестерна. Генрих был в ковбойской шляпе», шепчет: «Кейтлин. Уже можно смотреть», шепчет: «Все закончилось».
После пьесы большинство зрителей расходятся, а мы остаемся в театре.
– Кейтлин! – Ко мне идет Мэдди. Мы обнимаемся. – Я так рада, что ты пришла! Спасибо тебе.
– Ты была невероятна, – говорю я. – До сегодняшнего вечера я не особо любила Шекспира, но теперь…
Тейлор пожимает ей руку.
– Ты бы видела, как все рыдали. Ты очень здорово играла.
Мы выходим на улицу, и Мэдди с Дилан здороваются с другими людьми, а мы с Тейлором стоим в сторонке и ждем их. Постепенно толпа рассасывается, остальные их друзья расходятся, и Дилан с Мэдди начинают целоваться. Несколько проходящих мимо мужчин останавливаются и смотрят на них. Тейлор смотрит на них.
Тейлор переводит взгляд на меня и выгибает бровь.
– Э-э… – мямлю я. – Они редко видятся.
– Нет, все нормально, – говорит он. – Кажется, они и правда любят друг друга. Мне нравятся твои подруги.
– Мне тоже нравятся твои друзья, – говорю я и, подумав, решаю уточнить: – По крайней мере, Джейсон.
Тейлор смеется.
– Да, Джейсон мне как брат. Он мой лучший друг.
На улице холодает. Я натягиваю рукава маминого свитера пониже. Оглядываюсь на Дилан и Мэдди. Они продолжают целоваться.