Онемевший от испуга стражник нашел в себе силы отрицательно помотать головой.

— Что, не жрал, значит, ничего? Ну, тогда молись, что тебе не пригрезилось…

Шиду с облегчением вздохнул, когда черная карета Сагнанта растаяла в предрассветных сумерках. Потом перевел взгляд на своих спутниц, и вздохнул еще раз, но совершенно с другим чувством. Орчанка, после проведенного Омегой ритуала, выглядела девочкой десяти лет от роду. Нет, не так. Она помолодела, и биологически ее телу действительно исполнилось десять лет. И хотя в мозгу зеленокожей сохранились воспоминания о почти восьмидесяти прожитых годах, Эскара все равно стала ребенком, со всеми вытекающими отсюда неприятностями. Хотя временами ученик демона начинал сомневаться — вернувшаяся ли это детская непосредственность или раньше не замечаемый им маразм. Эскара сонно жмурилась и зевала. Большие голубые глаза очень странно смотрелись на зеленой коже с бронзовым отливом. В юном возрасте у орков еще не вырастали меняющие прикус нижние клыки, так что какой-нибудь дальтоник вполне мог перепутать Эскару со смуглой, но очаровательной человеческой девочкой. Естественно, вся одежда висела на орчанке мешком, а иссиня-черные волосы торчали во все стороны. Шиду молча вознес хвалу богам, что рядом есть Лэйша и Кирвашь — будет кому присмотреть за девочкой и привести ее в надлежащий вид. Оставалась Одалия… Ученик демона посмотрел на бывшую раджу Дивана Ниори. Да, бывшую. Вокруг шеи высокой рыжеволосой женщины был обмотан длинный шарф, скрывая все от плеч до подбородка, но Шиду все равно помнил каждую черточку узора, вырезанного на скрытом тканью костяном ошейнике. Помнил два ряда коротких, с полногтя, шипов. Помнил, что застежки у этого ошейника нет, и составлен он из отполированных до блеска квадратных пластинок… Все эти детали совершенно не помогали в решении олицетворяемой ими проблемы.

Одалия фал Ниори, в свою очередь, тоже внимательно рассматривала молодого человека. Своего, как ни больно было даже думать такое, хозяина.

… Боль заставила ее закричать и забиться в судорогах, ломая ногти о холодные камни пола. И мгновенно схлынула, оставляя возвращенное таким варварским способом сознание звеняще пустым.

— Больно было? — деланное сочувствие было еще унизительнее, чем обыкновенное злорадство. — А ведь это малая толика того, что может сделать новая побрякушка у тебя на шее.

Одалия, не посмотрев на говорившего, принялась ощупывать свое горло. Отдернула руки, уколовшись о короткие шипы ошейника. Дав своей жертве изучить надетый на нее предмет, беловолосая тварь — о, этот голос, преследующий ее в кошмарах, Одалия узнала бы из тысячи! — продолжила:

— Ну, я думаю, заколдованный рабский ошейник тебе не в новинку. Эту штуку обязательно изобретают в любом мире, где есть магия, рано или поздно. Твое счастье, что нет времени ломать защиту на твоем разуме… А может, и несчастье…

— Что с моими спутниками? — требовательно спросила Одалия, тщетно всматриваясь в окружающую ее темноту. В звучащем словно со всех сторон голосе промелькнули нотки уважения:

— Вот что значит, ответственная… Я их всех убил. Может, хоть теперь поинтересуешься, что я хочу сделать с тобой?

Одалия, окончательно раздавленная подтверждением своих самых страшных опасений, покорно спросила:

— Что ты хочешь со мной сделать?

— Дура, уже сделал! Ошейник-то на тебе? На тебе. И за каждое нарушение вложенных в него правил… — новый приступ боли заставил женщину невнятно взвыть. — Ну, короче, ты понимаешь.

— Какие правила? — тяжело дыша, спросила фал Ниори, с ненавистью глядя в окружавшую ее тьму.

— Да, точно правила… — голос ненадолго смолк. Тварь задумалась. — Ну… Начнем с классики. Ты должна защищать жизнь хозяина. Не должна действием или бездействием причинять вред хозяину. Хотя нет, стоп… Так ты будешь в первых рядах в любую заваруху лезть, да под ногами путаться. Тогда так: тебе запрещено прямо или косвенно причинять вред хозяину. Любой четко сформулированный приказ хозяина обязателен к выполнению и имеет наивысший приоритет. Любые попытки влияния на решения и поступки хозяина, или решения и поступки других людей не в пользу хозяина запрещены. Так же запрещено говорить о своем статусе и о своем хозяине в его отсутствие. Вообще все разговоры с посторонними должны быть только если без этого никак нельзя обойтись… Под посторонними понимаются все, кроме хозяина и тех, на кого он укажет, — беловолосый говорил, воодушевляясь все более. — Ты не должна вмешиваться в действия хозяина, однако, если возникнет ситуация, когда ты сможешь его спасти, пожертвовав собой, ты обязана так и сделать. Тебе разрешено прикасаться к личным вещам хозяина, но только для того, чтобы привести их в порядок — постирать, зашить там что, нож какой заточить… Приводить вещи хозяина в порядок ты должна как только увидишь, что они в неудовлетворительном с твоей точки зрения состоянии. Еще ты должна быть максимально вежливой, приветливой и отзывчивой с хозяином. Ты обязана следить за его комфортом, за регулярностью и качеством его питания и гигиены. Обязана наливать ему вино, тереть спину при мытье, согревать постель… И в постели тоже… Нет, стоп! С душой у тебя это сделать не получится, так что не нужно… Лучше уж вовсе без этого обойтись… У него и так с эмоциями нелады… — голос опустился до едва слышного бормотания, словно споря сам с собой. Одалия, со все шире распахивающимися глазами слушающая этот поток слов, едва успела задавить возмущенный возглас. Не время было защищать свои достоинства как женщины. Ее мучитель, между тем, продолжил:

— Ладно. Тогда так. Отдаться хозяину ты можешь только по его прямому приказу или при возникновении собственного сильного желания. Во всех остальных случаях это расценивается как попытка влияния на его поведение и запрещено. Когда хозяин чихает, ты обязана говорить ему «будь здоров», когда собирается есть — «приятного аппетита», когда собирается спать — «хороших снов». Ночью должна время от времени просыпаться, чтобы поправить на нем одеяло. И подушку. Еще должна следить за собой и своей внешностью, пока это не идет в ущерб остальным делам, дабы радовать взор хозяина…И быть вежливой… стоп, про вежливость я уже сказал. Так… чего бы еще придумать?

Одалия перестала вглядываться в темноту и лишь безучастно слушала сыплющиеся на нее указания. Продолжалось это довольно долго, но затем ее мучитель резко, на середине предложения, замолчал. Потом несколько виновато сказал:

— Да… Что-то меня понесло. О главном забыл сказать. Тебе запрещено удаляться от хозяина больше чем на три дня пути. Это правило абсолютно и отмене не подлежит, как и выполнение всех четко сформулированных приказов хозяина. И вот еще, — тьма неожиданно расступилась, и Одалия увидела в нескольких шагах от себя темноволосого юношу в кожаном костюме междуводского охотника. — Это Шиду, твой хозяин.