— Ты не виновата, — с трудом проглотив комок в горле, пробормотал Сэм. — Виноват только один человек. И он уже ответил за все.

— Я пришла сказать, что не могу больше оставаться в Треверберге. Меня здесь ненавидят. Тычут пальцами и смеются. Обвиняют во всех смертях, — Кристианна выдала это на одном дыхании. Увидев коньяк, она подошла к столу, налила себе несколько глотков и выпила. Задержала дыхание, поднеся рукав ко рту, посмотрела на Муна увлажнившимися глазами. — Я не могу здесь находиться. И не смогу с тобой работать.

— Ладно.

— Я продолжу продавать твои картины в Европе и США, но здесь, в Треверберге, тебе придется найти другого помощника. Прости.

— Я понимаю, — бесцветно проговорил Сэм. — Я все понимаю.

— Ты женишься?

Он кивнул. Забрал у нее бутылку, рокс, налил себе порцию, выпил, чертыхнулся, налил еще, выпил и посмотрел на нее.

— Женюсь.

— Значит, ты не будешь один, — тепло улыбнулась молодая женщина.

Сэм упал на диван, не сводя с нее глаз.

— Это важно, — наконец сказал он, продираясь сквозь навалившееся опьянение. — Никто не должен быть один в момент, когда он только что похоронил дочь, зверски убитую мужем его любовницы.

Он рассмеялся чужим, отчаянным и злым смехом.

— Убитую мужем его любовницы, — повторил он, глядя на побледневшую Кристианну. — Это так смешно, боже. Крис, о нас должны написать книгу. Обязательно! Мрачную и трагичную историю про двух идиотов, которые так хотели друг друга, что забыли про весь остальной мир и каждый понес свое наказание. Ты — изгнание, а я — потерю вдохновения, музы, моего… черт, я даже слово «ангел» использовать не могу.

Он отвернулся, чтобы скрыть блеснувшие слезы.

— Мне очень жаль, — проговорила Кристианна, не решаясь приблизиться. — Мне очень жаль.

Сэм не ответил. Женщина выпила еще коньяка, вернула бутылку на стол, провела ладонью по волосам, расчесывая их, оглядела мастерскую, в которой провела столько счастливых и не очень моментов, посмотрела на мужчину, которого страстно любила, и пошла к двери. Сэм знал, что видит ее в последний раз. Она не будет работать с ним, не станет продавать его картины, она просто уедет. Поменяет имя, жизнь, историю, уедет из этого чертового города для того, чтобы попробовать заново обрести себя там, где ее никто не знает. Он ненавидел ее в этот момент. Ненавидел и завидовал ей. Завидовал черной завистью, потому что он не мог так поступить. Ему не хватило бы духу так поступить. Он женится. Он возьмет паузу в творчестве, благо, строительная фирма приносила достаточно денег, он восстановится. А потом, может быть, когда-нибудь он возьмет в руки кисть и создаст самый прекрасный, светлый, волшебный портрет дочери. Она будет в розовом платье с белыми цветами в руке, за ней будут пастись единороги, а на деревьях расцветут нежнейшие цветы. И картина эта будет единственной в своем роде, ни до ни после он не возьмется за столь воздушный сюжет. Он нарисует Софию, сохранит ее и наконец сможет это пережить. Когда-нибудь.