Он не повернул голову, когда послышался шорох. Теодора легко спустилась со второго этажа. На ней был длинный и тяжелый бархатный халат, который сокращал ее и без того малый рост. Черные волосы женщина собрала в небрежный хвост на затылке, и они падали на спину тяжелыми локонами. Сэм почувствовал, как теплеет в груди. Если бы не она, он бы не выжил.

— Пора спать, дорогой, — прошептала она, садясь рядом с ним на диван. — Почти четыре утра.

— Я ничего не чувствую, Тео. Как теперь я буду рисовать?

Она протянула руку и коснулась его небритой щеки.

— Ты будешь рисовать лучше всех. Потому что ты Самуэль Мун. Когда уляжется горе, когда ты снова сможешь дышать, ты вернешься к работе, и мир узнает нового тебя.

Он слабо улыбнулся.

— Я смогу дышать, если ты будешь рядом.

Темно-синие глаза Теодоры блеснули.

— Я рядом, Сэм.

— Тео, выходи за меня, — выпалил он. — Хватит играть в эти кошки-мышки, мы вместе, любим друг друга. Я не смогу без тебя справиться с…

— Тссс… — Она прижала палец к его губам и улыбнулась. — Хорошо. Если для тебя это так важно, выйду.

— А для тебя не важно? — вспылил художник. — Я предлагаю тебе руку и сердце! Я хочу, чтобы ты стала моей женой, хочу разделить с тобой…

Он осекся, глядя на ее улыбку.

— Сэм, я поняла, — мягко проговорила Теодора. — Я согласна. Единственная просьба — сделай так, чтобы я не знала о твоих любовницах.

Обед следующего дня

Самуэль приехал в мастерскую в состоянии, близком к обморочному. Кристианна позвонила утром и попросила о встрече, он решил не сопротивляться, хотя не знал, о чем говорить. Он предположить не мог, что Теодора в курсе его похождений, и теперь, несмотря на то, что виноватым себя не считал, не понимал, как ему себя вести в новой реальности. Новизна реальности заключалась в том, что мисс Барт не закатила ему истерику и не поставила ультиматум. Она всего лишь попросила скрывать измены более тщательно. Он не понимал, как действовать в этой ситуации.

Мастерская встретила его унылым полумраком. Еще месяц назад Сэм бы сказал, что освещение загадочное и вдохновляющее, но сейчас оно нагоняло тоску. Тоску настолько беспросветную, что первым делом он дошел до бара, достал оттуда бутылку коньяка и плеснул в рокс. Сделав несколько коротких глотков, он закашлялся. Перед глазами еще стояло строгое, но спокойное лицо Теодоры и ее слова. Мысли путались, алкоголь должен был внести какую-то ясность в происходящее, но коньяк лишь разбередил чувства. Грудь пылала, хотелось броситься в воду, но Сэм сдерживался. Из последних сил.

Он чуть не уронил бокал, когда услышал скрип двери. Прошел ближе к выходу, опомнился, поставил бутылку на стол, рядом рокс, повернулся и натянул на лицо безразличное выражение. Кристианна застыла на входе. Сэм запоздало сообразил, что не брился уже несколько дней, а она не привыкла видеть его в таком состоянии. Наверное, он выглядит на все шестьдесят. Он даже не попытался улыбнуться, лишь махнул ей рукой, мол, проходи. Она тоже изменилась. Похудела, осунулась. Макияж был не в состоянии скрыть почти черные круги под глазами — свидетельство бессонных ночей и слез. Раньше при виде помощницы у него начинала бурлить кровь, но сейчас их объединило мрачное прошлое, и при мысли о сексе с ней становилось не по себе.

Молодая женщина аккуратно закрыла за собой дверь.

— Они нашли твои акварели из всех домов, где были убиты дети. Из других домов он брал то, что хотя бы отдаленно напоминало живопись, — проговорила она, медленно проходя в глубь помещения. — А еще сотни, сотни, сотни рисунков. Я никогда не заходила в его кабинет. Ох, если бы я сделала это раньше! София была бы жива.