– Одну минуту. Хочу убедиться, что наша новая сотрудница не положила других пациентов не на те кровати.

Когда сестра Бэрроуз вернулась, Эмили с радостью отметила, что на этот раз эта суровая особа была не такой сердитой. Скорее даже заботливой: быстро произвела ряд процедур и помогла Эмили надеть очень плотные, внешне непривлекательные, белые операционные чулки.

– Как вы устроились?

– Вы имеете в виду, как пациентка или как медсестра?

– Как медсестра. Вам не кажется, что здесь все гораздо спокойнее?

Судя по ее вопросу, сестра Бэрроуз подумала, что Эмили пришла сюда прямо из отделения экстренной медицинской помощи, без всякого перерыва в карьере. Ей очень хотелось на это надеяться – и на то, что ее новые коллеги не в курсе, что на самом деле у нее имелся перерыв длиной в целый год. В своем заявлении Эмили вполне правдиво указала дату увольнения со своей последней работы шесть месяцев назад. Таково было ее собственное решение: уйти, получив полную оплату за шесть месяцев. У нее не было ни малейшего желания перебиваться еще полгода на полставки, зная, что она уже больше не вернется. На собеседовании Эмили не спросили, откуда в ее работе такой перерыв, хотя она и была готова сказать, что ухаживала за своими больными родителями; впрочем, это было недалеко от истины.

– Да, здесь другой темп, но не менее интересно.

Сестра Бэрроуз пристально посмотрела на нее:

– Я выдержала в неотложке лишь год. Если честно, не могла смотреть на людские страдания. – Она подошла к раковине, вымыла руки, насухо вытерла их и вновь протерла пропитанной спиртом салфеткой. – В комнате для персонала можете звать меня Ниной, но в палате я – сестра Бэрроуз. Думаю, так лучше для рабочих отношений.

Эмили нахмурилась. Нина – вернее, сестра Бэрроуз – показалась ей немного занудной. Когда она повернулась к ней спиной, Эмили даже обрадовалась. В ее старой больнице все называли друга друга по имени, даже когда обращались к врачу – правда, не в присутствии пациентов. Так было лучше для рабочих отношений. Она подозревала, что сестра Бэрроуз училась на медсестру еще в те дни, когда сотрудницы, выходя из отделения, поверх формы надевали вычурные шляпки и накидки, а врачей именовали исключительно «доктор».

Каштановые волосы Нины, явно крашеные, были собраны на затылке в узел; вероятно, так она ходила последние сорок лет. Из-за строгих черт было невозможно представить ее лицо молодым. Спина напряженная и прямая, как доска. Интересно, позволяет ли она себе когда-нибудь расслабиться, ест ли нездоровую пищу или валяется на диване перед телевизором? Эмили почему-то представила себе неудобные кресла с высокими спинками, кружевными подлокотниками и чайный поднос с чашкой, блюдцем и ситечком для чая. Ей очень хотелось надеяться, что они поладят.

– Сестра Бэрроуз, спасибо вам за вашу заботу; мне, право, неловко, что я, не успев начать работу, взяла больничный, – сказала Эмили, подумав про себя: «Надеюсь, я не слишком подлизываюсь?» Она презирала себя за этот откровенный подхалимаж, делавший ее слабой в глазах старшей сестры.

К счастью, лесть победила. Бэрроуз даже улыбнулась:

– Вам не за что извиняться. Вашей вины в этом нет. Мистер Дэллоуэй прооперирует вас, и вы даже не заметите, как вернетесь на работу. Вы в очень надежных руках.

Эти слова явно были призваны подбодрить ее. Впрочем, Эмили с трудом представляла себе, чтобы эта женщина когда-либо демонстрировала кому бы то ни было настоящую теплоту и сочувствие. Но ей было приятно, что она в руках мистера Дэллоуэя. Этот хирург работал как в Национальной службе здравоохранения, так и здесь, в частной больнице. Она несколько раз видела его в отделении неотложной помощи, хотя и ни разу не разговаривала. Высокий и худой, с гладко зачесанными назад светлыми волосами с проседью, он имел царственный, замкнутый вид, что отбивало всякое желание вступать с ним в беседу. Высокая репутация хирурга ставила его на место где-то там, наверху, наравне с богами. Когда Эмили впервые встретила его десять лет назад, еще только учась на медсестру, его называли «вымирающей породой», старомодным хирургом общего профиля, который мог удалить все – от рака молочной железы до кровоточащей аневризмы аорты. Эмили знала: ей повезло попасть в его руки. Ее будет оперировать начальник, главврач клиники, а не кто-то из его подчиненных.

– Ну, всё, мне пора. Скоро к вам придет анестезиолог. Затем мы вернемся, чтобы забрать вас в операционную. Вам нечего бояться, не так ли? Это просто небольшая процедура.

Эмили кивнула, и Бэрроуз ушла. Было понятно, что та имела в виду. Страх перед раком молочной железы. По правде говоря, Эмили почти не думала об этом уплотнении, за исключением того, что обнаружила его в неподходящее время. Ее новая работа только что подарила ей надежду на будущее, на которое она в прошлом году и не надеялась. У нее вновь появилась цель в жизни. Что-то такое, за что можно держаться.

Она забыла почти всех своих старых друзей, не имея для них времени. В прошлом году ни с кем не встречалась, да и не прикладывала к этому усилий. Все ее время занимали поиски сестры. Иногда Эмили даже посещала мысль, не потому ли она вернулась на работу, что подсознательно потеряла надежду ее найти. Ставя перед собой препятствия, она лишь стремилась чем-то занять себя, чтобы не думать о том, что Зои никогда не найдут.

В открытую дверь постучали. Эмили подняла голову с подушки. Стоящая в дверях женщина была в синей форме; светлые, явно выгоревшие на солнце волосы собраны в свободный хвост. Загорелые руки и лицо наводили на мысль, что она провела отпуск в теплых странах.

– Я искала вас повсюду. Сестра Рэтчед сказала, что вы в двадцать девятой палате.