Заложил плавный вираж. Полковой аэродром за спиной и немного в стороне. Большую высоту не набирал, лёту десять-двенадцать минут, если ничто не помешает. Из-за надвигающейся темноты в воздухе уже ни наших, ни немецких самолетов. Добрались без происшествий. Только сели и зарулили на стоянку, как техники сняли с самолета кассеты с отснятой пленкой, унесли в фотолабораторию. Данных ждало командование. Павел в штаб, доложил о полете, о вынужденной посадке. И сразу всем экипажем в столовую. За весь день утром скромный завтрак, в желудке сосало. И спать! За сегодняшний день выпало много событий, причем не самых приятных, пришлось понервничать.

Утром всю местность затянуло туманом, вылетов не было. Если взлететь бы еще удалось, то найти при возвращении свой аэродром не получилось. Да еще механики огорчили. На самолете повреждения от обстрелов, которые надо устранить.

Политрук сразу собрание устроил – о текущем политическом моменте, потом прослушали по радио сводку Совинформбюро. Пока новости нерадостные, немцы развернули наступление на восток, через донские степи к Сталинграду, бои идут серьезные. И второе направление – на юг, к Грозному, к нефтяным месторождениям. Еще силен немец, но не было уже той растерянности, неуверенности в собственных силах, как год назад, летом сорок первого. Появился опыт боевых действий, научились бить немца. Уступали еще врагу в качестве авиатехники, в тактике, в пилотировании, ибо в полках много молодых пилотов, у которых малый налет. Им бы еще с опытным инструктором в училище летать, а их в самое пекло бросили. Но уже чувствовалось – промышленность перестроилась, с каждым днем растет выпуск боевой техники, боеприпасов. Заводы технику усовершенствуют, учитывая замечания эксплуатантов. Усиливается вооружение, растет мощность моторов, а стало быть, и скорость самолетов. Идет негласное соревнование – и немцы улучшают модели самолетов и наши. «Мессер» сорок второго года уже не тот, с которым немцы начали войну с СССР. Впрочем, так же как и Як-1.

Из военного дневника Франца Гальдера, с 1938 года начальника штаба сухопутных войск Германии. С 1940 года генерал-полковник вермахта. Снят с должности в 1942 году из-за разногласий с Гитлером. Гальдер имел хорошее военное образование – военное училище, а затем и военную академию, боевой опыт. А Гитлер воевал в Первую мировую войну в чине ефрейтора, в военном деле понимал слабо, но генералов не любил и поучал. В начале войны с Советским Союзом ошибки в планировании операций исправлялись опытными генералами за счет превосходства в боевой технике и отработанной тактике. К середине войны превосходство в технике сошло на «нет», а советские командиры учились быстро. Гальдер подводил итоги боевых действий за период с 22 июня 1941 года по 21 июня 1942 года. В плане людских потерь – 271 612 военнослужащих было убито, пропало без вести 65 730 человек. Это безвозвратные потери без учета раненых, многих из них удалось вернуть в строй. Немцы учет вели скрупулезный, наши командиры до конца войны этому не научились (где погиб боец, где похоронен).

Немцы первого июля обошли Горшечное, в окружении оказалась 102-я бригада 4-го танкового корпуса. Танкисты отчаянно дрались в течение двух суток, сковывая силы немцев, в ночь на третье июля остатки бригады прорвались к своим. Второго июля немцы прорвали оборону советских войск танковыми клиньями на глубину до восьмидесяти километров. Между Брянским и ЮгоЗападным фронтами образовалась значительная брешь, немцам открылся путь на Дон и к Воронежу. В ночь на третье июля силы пятой танковой армии генерал-майора А. И. Лизюкова сосредоточились к югу от Ельца. В его армии пятьсот тридцать танков и генерал ждал приказа о наступлении. Удар его армии при поддержке пехоты по левому флангу наступающих немецких войск мог оказаться решающим, резко изменить обстановку, нанести врагу значительные потери. Однако из штаба фронта Лизюков задач не получал. Немцы получили сутки для развития наступления. Лишь 4 июля в район Ельца прибыл начальник Генштаба А. М. Василевский лично поставил задачу Лизюкову. Но время уже было упущено. Танки Гота уже прорвались к Дону. Наша 40-я армия попала в окружение, перехватить коммуникации врага, лишить Гота подвоза боеприпасов и топлива не удалось. На исходный рубеж для атаки к означенному времени вышел только 7-й танковый корпус генерала П. А. Ротмистрова. Остальные наступали с хода, поодиночке. Удара мощным кулаком не получилось, немцы встретили советских танкистов мощным артиллерийским огнем, успев подготовить противотанковые позиции.

Боевые операции сухопутных войск успешны, если командование, их планирующее, обеспечено в полной мере данными о противнике. Значительная их часть добывается авиаразведкой, особенно на глубине 200–500 км от линии фронта. Так далеко не забираются в поисках ни полковые, ни дивизионные разведчики.

До войны специалистов для авиаразведки обучали в Московской спецшколе. Даже выпускали самолет-разведчик Р-5. В 1940 году в Гомеле организовали военное училище аэрофотослужбы, где готовили техников и механиков, фотолаборантов, дешифровщиков. В начале войны училище эвакуировали в Давлеканово, куда в 1942 году перебазировали и Таганрогское авиаучилище. Они были объединены, организовано военно-авиационное училище разведчиков. Зачастую на короткие, трехмесячные курсы дешифровщиков направляли летчиков и штурманов после ранений, признанных негодными к строевой службе.

В годы войны действовали двадцать отдельных разведывательных авиаполков и авиаэскадрилий, так же во многих строевых авиаполках имелись самолеты-разведчики. В бомбардировочных полках это были ПЕ-2, в истребительных Як-7. У этого самолета имелась двойная кабина, ибо самолет проектировали как учебный. В нее удачно устанавливалась фотоаппаратура. Главным недостатком такого «яка» был малый радиус действия. Позже стали устанавливать дополнительные подвесные баки, увеличив дальность полета.

Штабы всех уровней требовали данных, разведчики делали в день по несколько вылетов в разные районы и области перед своим фронтом и соседним. Потому что немцы обычно прорывались на стыках фронтов. Они захватывали пленных, отлично знали, где стык, и удар наносили туда. Впрочем, так делали и наши. Но пока наступательные действия чаще вели немцы, и Красной армии приходилось обороняться.

Экипажам самолетов-разведчиков приходилось рассчитывать на свои силы. У истребителей дальность полета вдвое меньше, чем у «пешек», и сопровождать они могли только в ближнем немецком тылу. Поэтому летный состав с большим вниманием слушал прогнозы метеорологов. Была такая служба в авиаполках и дивизиях и зачастую прогнозы они давали точные – направление и силу ветра, осадки, облачность. Осадки в виде снега или дождя резко ухудшали качество фотоснимков и в плохую погоду на разведку не вылетали. Либо если командование категорически приказывало, летели на малых высотах – 100–200 метров и обстановку оценивали визуально, проще говоря – своими глазами. В непогоду действия авиации, в том числе боевой, затруднены. Для пехоты и танков самое благоприятное время для передислокации, подтягивания резервов, можно не опасаться ударов с воздуха. Но для экипажей разведчиков малая высота опасна, даже удачная очередь из пехотного пулемета может привести к пожару или катастрофе. Пробоины, но не критичные, привозили на фюзеляжах всегда, механикам было чем заняться. А в хорошую погоду донимали истребители. Завидев разведчика, немцы по рации вызывали истребителей. То, что это разведчик, сомнений не вызывало. Во-первых, самолет один. На бомбежку вылетали как минимум звеном из трех самолетов или эскадрильей из девяти. В сорок втором году бомбардировщики на боевые задания летали под прикрытием истребителей. Ну и поведение одиночного самолета тоже выдавало в нем разведчика. Либо шел как по линеечке, либо ходил над районом галсами, делая снимки больших площадей. Если разведчика сбивали за линией фронта, редко кто из экипажа возвращался. Или погибали при посадке или попадали в плен. При покидании самолета с парашютом немцы активно искали экипаж. Ибо на карте штурман отмечал колонны войск, артиллерийские батареи и прочие секреты. Ежели Красная армия уже знает расположение позиций, надо оборудовать на новом месте, иначе разбомбят или партизаны взорвут.

В сорок втором году в Белоруссии партизанское движение уже развернулось. Помощь Красной армии была существенной. Во время наступлений немцев подрывали мосты, пускали эшелоны под откос, затрудняя вермахту подвоз боеприпасов и топлива. В наступлении каждый день задержки с подвозом этих материалов важен.

Но гибли и над своей территорией. В один из дней Павел готовился к вылету, обходил самолет, осматривал. Одна из «пешек» полка пошла на взлет. Павел проводил ее взглядом. Бомбардировщик набрал едва сотню метров высоты, как со стороны его хвоста показалась пара «мессеров». Видимо, вели свободную охоту. С ходу атаковали, выпустили по пушечной очереди и сразу исчезли. Зенитчики отреагировать не успели, слишком быстро все произошло. На взлете и посадке любой самолет уязвим. Скорость невелика, высота мала, возможности маневрировать нет.

Подбитый «мессерами» самолет сразу охватило пламя. Баки полны, да еще и подвесной бак снизу, полный боекомплект на борту. Никто из горящего самолета не выпрыгнул. Да и покинул бы кто-нибудь из экипажа машину, шансов спастись никаких, слишком мала высота, парашют не успеет раскрыться. Так и врезалась «пешка» на глазах у всех в землю. Взрыв, во все стороны обломки, огненный столб. Пожарная машина к месту падения помчалась, люди побежали. Но к месту пожара из-за высокой температуры не подступиться, да еще боеприпасы рвутся, опасно. Отступились. А когда пожар погас, только оплавленные остатки конструкции, в которых самолет узнать сложно. На экипажи и обслуживающий технический персонал гибель экипажа и самолета подействовала угнетающе. От членов экипажа ничего не осталось, даже кости сгорели в пламени.

Радиолокаторов или постов наблюдения не было. Да и будь посты, связи нет. В Красной армии в первые два года войны со связью беда. Радиостанции далеко не на всех самолетах или танках. На бронетехнике для связи, передачи команд – флажки. И куда ни посмотри – недочеты, ошибки. Радиостанций недостаточно, автомашин для перевозки пехоты тоже фактически нет, все больше пешком. О срочной переброске войск речи нет. А какие автомашины есть, так обычные, не со всеми ведущими осями и малой грузоподъемности. Образец грузовика – неприхотливого, с высокой проходимостью и грузоподъемностью, увидели только с поставками по ленд-лизу из США. «Виллис» для командиров и «Студебеккер» для пехоты и артиллерии. А немцы пешком не ходили. Мотоцикл, бронеавтомобиль, грузовик. В худшем случае – велосипеды для небольших команд, саперы, военная полиция. На технике батальон или полк за пару часов на сотню километров перебросить можно. Красноармейцы это расстояние за два-три дня проходят, ибо не калечные, а с грузом боеприпасов, на собственном горбу разобранные на части минометы несли, пулеметы. И так во всех родах войск. Недостатки в полной мере проявили себя во время финской войны 1939–40 годов, но командование – партийное и военное, ни анализа глубокого не сделало, ни выводов. «Шапками закидаем, воевать будем на чужой территории и малой кровью» – так говорили Буденный, Ворошилов и другие маршалы, не обремененные знаниями академий.

Экипаж Павла получил задание на разведку железной дороги на оккупированной территории. Любое задание имеет свою специфику. Например, для определения оживленности движения надо пролететь над железной дорогой, делая сплошное фотографирование на участке в 400–500 километров. Дистанция выбрана не случайно. Именно столько проходит эшелон за сутки. Зная, сколько пройдет поездов за это время, можно приблизительно определить грузооборот. А еще визуально и по фото можно определить перевозимый груз. Например, поезд для перевозки личного состава имеет около полусотни вагонов. И, когда он стоит на станции, видна масса людей. Размяться вышли, набрать воды во фляжки, набрать еды в котелки из вагона-кухни. В воинских эшелонах кухни есть всегда. Немцы перевозили личный состав в обычных пассажирских вагонах, в отличие от воинов Красной армии. Их перевозили в теплушках с надписью – «40 человек или 8 лошадей». Санитарные поезда имели белый круг и красный крест, такие обозначения на стенках и крышах, для авиации. Экипажи с боевой техникой почти сплошь из платформ, в составе их обычно 30–40. Техника под брезентом, зачастую можно угадать – танки везут или пушки. Эшелоны с боеприпасами имеют 25–30 грузовых вагонов. Во-первых, такие эшелоны имеют большой вес, а главное – взрывоопасны. Случись такая беда в случае диверсии или бомбежки на станции, то и станция будет разрушена, и небольшой город. Так же отчетливо различимы цистерны с топливом, как визуально, так и на фото. Нашим дешифровщикам приходилось делать поправки на грузоподъемность. Немцы после захвата территорий сразу же перешивали железнодорожную колею на европейскую, чтобы можно было везти груз из Антверпена, Парижа или Берлина сразу до ближних тылов Восточного фронта. Русская колея была 1524 мм, а европейская – 1435 мм. Казалось бы, невелика разница. Однако объем вагона на советской и немецкой железной дороге разный, как и грузоподъемность. Дешифровщикам это обстоятельство приходилось учитывать. Отечественная теплушка НТВ (нормальный товарный вагон) вмещала 18 тонн, а немецкий двухосный вагон 12 тонн. Были и четырехосные вагоны. Наши имели грузоподъемность 60 тонн, а немецкие – 50. Но немецкий эшелон с боеприпасами тридцативагонного состава берет на 300 тонн меньше советского. Момент существенный. От объема завозимых запасов можно предположить массированность наступления противника.

Еще на подлете к цели штурман сказал:

– Слева девяносто наблюдаю клубы пыли.

Павел повернул голову. Точно, пылит, и сильно. Так демаскирует себя механизированная колонна – танки, грузовики, тягачи.

– Отметь.

– Уже, командир.